Весна 1901 года была временем весенних гастролей Московского Художественного в Петербурге. Предполагалось выступать в театре Панаева, на Адмиралтейской набережной, в доме № 4. На афишах — пьесы Г. Ибсена («Доктор Штокман»), М. Горького («Мещане»), Г. Гауптмана («Одинокие»), В зеркальных витринах магазинов на Невском проспекте выставлены огромные фотографии О. Л. Книппер, М. Ф. Андреевой, Н. Н. Литовцевой, М. П. Лилиной.
Гастроли Московского Художественного театра были заметным явлением в жизни Петербурга. С ночи выстраивались очереди за билетами. Но всем желавшим билетов не хватало. Аншлаг! Актеры волновались: в городе немало императорских театров, там особая публика…
Актеры разместились в частном пансионате Мухиной на набережной Фонтанки. М. Ф. Андреева поселилась у своей сестры Екатерины Федоровны (Фонтанка, 24). Навестила родителей, которые переехали жить в Павловск — пригород Петербурга. Сестры, родители с нетерпением ждали спектаклей. Мария Федоровна не была в родном городе тринадцать лет. За эти годы она стала знаменитой актрисой прославленного театра, о ней много и часто писали в газетах и журналах.
Премьеру пьесы Горького «Мещане», которую решено было впервые показать на гастролях в Петербурге, цензура запретила. Пьеса была для царских властей социально опасной, ее автор находился под гласным надзором полиции. Содержание пьесы, характеры героев вызывали у цензоров возмущение. Герой пьесы — рабочий Нил — с подмостков сцены решительно заявлял:
— Хозяин тот, кто трудится!
В Петербурге было беспокойно. Возмущение широкой общественности вызвал закон, по которому студентов можно было исключать из учебных заведений, ссылать на каторгу, «сдавать» в солдаты лишь за то, что они собираются и сообща обсуждают свои злободневные нужды. У Казанского собора 4 марта 1901 года состоялась студенческая демонстрация протеста. Студенты не расходились, казаки, вызванные градоначальником, жестоко избивали их. А. М. Горький писал А. П. Чехову: «Я вовек не забуду этой битвы. Дрались дико, зверски».
Передовых писателей, артистов, деятелей культуры живо интересовало пролетарское, крестьянское, студенческое движение.
А. П. Чехову направил письмо и артист Московского Художественного театра В. Э. Мейерхольд: «Я открыто возмущаюсь полицейским произволом, свидетелем которого был в Петербурге 4 марта, и не могу спокойно предаваться творчеству, когда кровь кипит и все зовет к борьбе. Мне хочется пламенеть духом своего времени. Мне хочется, чтобы все служители сцены пришли к сознанию своей великой миссии».
Тогда же М. Горький писал В. Я. Брюсову: «Настроение у меня как у злого пса, избитого, посаженного на цепь. Если вы, сударь, любите человека, вы меня, надо думать, поймете. Я, видите ли, чувствую, что отдавать студентов в солдаты — мерзость, наглое преступление против свободной личности, идиотская мера обожравшихся властью прохвостов. У меня кипит сердце, и я бы был рад плюнуть в их нахальные рожи человеконенавистников…»
Передовые деятели сцены оказывали содействие пролетарской партии. М. Ф. Андреева была среди тех артистов, которые участвовали в благотворительных концертах в пользу РСДРП и тем самым выражали свой протест царскому правительству. Обычно на таких концертах исполнялись революционные произведения, а сборы шли в кассы партийных организаций и для помощи арестованным революционерам. В концертах участвовали выдающиеся русские артисты М. Н. Ермолова, Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, В. Ф. Комиссаржевская и другие.
Широко стала известна история с избранием А. М. Горького по предложению критика В. В. Стасова в состав Российской Академии наук и быстрым исключением его оттуда.
Когда Николаю II дали на подпись список избранных в Академию, царь рассердился, увидев среди них фамилию «нижегородского мещанина Алексея Максимовича Пешкова, известного под именем М. Горький». Рядом с фамилией Горького Николай II написал резолюцию: «Более чем оригинально». И объявил строгий выговор министерству народного просвещения. Возмущенные писатели В. Г. Короленко и А. П. Чехов вернули в Академию свои дипломы.
Газета «Искра» поместила об этом инциденте заметку «Несчастная Академия»: «Выбирая недавно Горького в число своих почетных членов, она не знала, что Горький — «политический преступник», привлеченный к жандармскому следствию по обвинению во … «вредном влиянии» на нижегородцев». Теперь она об этом узнала (ей сообщили сведущие люди) и спешит поправить беду, объявив свое собственное решение недействительным. Разумеется, такой мудрый шаг поднимает в высшей степени уважение публики к сонму генералов от науки, которые так боятся «запачкать» себя соседством с борцом против самодержавия. …Своим новым решением Академия не Горького отрешает от себя, а себя — от Горького, вообще от всего живого и свободного в русской литературе».
В этой же заметке газета «Искра» заклеймила позором «придворных одописцев».
В тех трудных обстоятельствах В. И. Немировичу–Данченко неоднократно приходилось бывать у высокопоставленных чиновников. Ему наконец удалось получить разрешение на постановку «Мещан», но только для привилегированной, «понимающей» публики. На генеральную репетицию приехали чуть ли не все высшие сановники — великие князья, политические и военные чины Петербурга. Театр агенты царской охранки взяли под особое наблюдение. Внутри был выставлен усиленный наряд полиции, перед зданием театра по набережной Невы разъезжали конные жандармы. Премьера состоялась 26 марта 1901 года.
Спектакль получил большой политический резонанс. Ленинская «Искра» писала в 1901 году, что «Мещане» были первой пьесой, возбуждающей зрителей к общественным выступлениям.
Актеры Московского Художественного покорили петербургского зрителя. Высоко отзывались о них и родные Марии Федоровны, которые не пропускали ни одного спектакля с ее участием. Актерское мастерство М. Ф. Андреевой заметно росло. Игра ее все больше радовала зрителей. Московские и петербургские газеты часто помещали о ней хвалебные рецензии. Этот успех был результатом огромного, напряженнейшего актерского труда. К. С. Станиславский впоследствии скажет Марии Федоровне:
«Как артистка, вы были избалованы похвалами и поклонниками и с большой охотой слушали комплименты, но не замечания. Вы долго не принимали моих замечаний, и это охлаждало меня. Наконец вы переломили себя и сделались артисткой, а не актеркой. Эту победу над самолюбием я ценю и буду ценить в вас… Когда же я почувствовал проблески идеи в вашем деле, когда в вас исчезла дилетантка, уступив место серьезной работнице, я привязался к вам как к артистке, и исключительные данные ее стал считать своими, стал любовно оберегать их. Только тут я разглядел в вас человека, так как человек и артист — это одно целое».
За первой пьесой Горького «Мещане» актеры Московского Художественного начали работать над второй его пьесой — «На дне». Желая лучше изучить жизнь своих будущих героев, они попросили писателя В. А. Гиляровского, в то время судебного хроникера, пойти с ними на знаменитый в Москве Хитров рынок, где находились многие ночлежки и где можно было увидеть их обитателей и поговорить с ними. Писатель хорошо знал этот рынок. Впечатления были потрясающими: артисты воочию увидели невероятную нищету и бесправие тех, кто оказался на дне жизни.
Премьера пьесы «На дне» превратилась в сплошной триумф автора и театра. Публика была в восторге от пьесы, вызывала автора много раз.
Поставив этот спектакль, Московский Художественный театр доказал, что он является выразителем настроений и чаяний широких демократических кругов. Театр боролся за высокоидейное, реалистическое искусство, за коренное обновление методов актерского и режиссерского творчества. Постановщиком этого спектакля был великий русский режиссер, новатор, педагог, актер и теоретик театра Константин Сергеевич Станиславский. В пьесе «На дне» он сам играл роль Сатина и создал образ, замечательный по художественной завершенности, по тонкости и выразительности психологической характеристики. В печати отмечалось выдающееся мастерство, проявленное в спектакле «На дне» артистами В. И. Качаловым (Барон), И. М. Москвиным (Лука), О. Л. Книппер (Настя), М. Ф. Андреевой (Наташа). Все они были актерами талантливыми и очень разными по манере игры: плохие артисты всюду одинаковые, а хорошие артисты — всегда разные.
«Ландыш серебристый на кучке костылевской ночлежки» — так писал один из рецензентов о М. Ф. Андреевой в роли Наташи.
Горький вместе с руководителями театра не хотел, чтобы Мария Федоровна играла роль Наташи. Исполнительница главных ролей, выступающая на сцене в блестящих нарядах, невероятно красивая, и вдруг Наташа — простая, забитая девушка из самых низов. А. М. Горький пытался убедить Марию Федоровну в том, что это не ее роль. Но она настояла на своем и сыграла так блестяще, что Горький пришел за кулисы в слезах, благодарил Андрееву, а она его впервые при всех расцеловала.
Петербургские зрители тоже увидели пьесу «На дне» в постановке Московского Художественного. И были в восторге. Спектакль имел огромный успех. Конечно, одобряли пьесу и игру актеров не чопорные высокопоставленные чиновники, а люди на галерке. Горячо аплодировали они своему любимому писателю и драматургу, сердечно благодарили театр за постановку такой смелой пьесы.
В рецензиях отмечалась игра всех актеров театра. Было много похвальных отзывов и о М. Ф. Андреевой.
Когда театр поставил пьесу Чехова «Три сестры», Антон Павлович, живя в Крыму, не смог быть на премьере. Он знал, что М. Ф. Андреева играла роль Ирины. В письмах к Чехову из Москвы ее игру хвалили сестра писателя Мария Павловна, актеры О. Л. Книппер, А. Л. Вишневский, И. А. Тихомиров. Известный художник и друг Чехова И. И. Левитан видел спектакль и также одобрительно отзывался о нем в письме. Антон Павлович, в свою очередь, послал Марии Федоровне благодарную весточку.
Все исполнительницы главных ролей в пьесе «Три сестры» были великолепны. Машу играла О. Л. Книппер, Ольгу — М. Г. Савицкая, Ирину — М. Ф. Андреева. И рядовые зрители, и большие мастера сцены, смотревшие этот спектакль, искренне одобрили его. Великая русская актриса Мария Николаевна Ермолова после спектакля послала всем трем артисткам вазы с цветами. М. Ф. Андреевой на своей визитной карточке М. Н. Ермолова написала: «Цветы — цветку!»
Более тридцати ролей сыграла Мария Федоровна на сцене Московского Художественного театра. И все они были отмечены большим и ярким талантом. Ее фею Раутенделейн в «Потонувшем колоколе» Г. Гауптмана не забывали те, кто видел спектакль. В. И. Немирович–Данченко отмечал: «В М. Ф. Андреевой мы имеем артистку… талантливую».
Участие в спектакле «На дне» сблизило Марию Федоровну с Горьким. «Наша дружба с ним все больше крепла, нас связывала общность во взглядах, убеждениях, интересах… Я страшно гордилась его дружбой, старалась быть достойной ее, восхищалась им бесконечно…» — писала она.
М. Ф. Андреева продолжала вести жизнь известной актрисы и нелегальной революционерки. Жизнь трудную и чрезвычайно опасную.
Л. Б. Красин дал Марии Федоровне поручение — съездить в Нижний Новгород, отвезти туда листовки и несколько номеров «Искры», помочь А. М. Горькому наладить связь с сормовскими социал–демократами. Это задание она выполнила.
Перед отъездом из Нижнего Новгорода артистка подарила Алексею Максимовичу свою фотографию и получила его фотоснимок с надписью: «Картинка сия почтительно принесена в дар на вечные времена многоуважаемой Марусе. Алексей Пешков»,.
В конце 1903 года Горький посвятил Марии Федоровне свою философскую поэму в прозе «Человек»:
«Вот Вам моя песня. В ней за громкими словами скрыта великая мечта моей души, единственная вера, она–то именно давала и дает мне силу жить хоть теперь. Мною много было испытано, часто смерть смотрела мне в лицо и дышала холодом, хотела убить сердце мое леденящим дыханием ужаса, но и смерть не убила мечты моей. Не однажды крылатое безумие реяло властно над моей головой, и я чувствовал пламя над черепом, но и в нем не сгорела мечта моя. Не раз слышал я злой смех демона над убитыми грезами юности, но и острая сила сомнений не разрушила эту мечту мою, ибо в ней родилось мое сердце».
Далее Алексей Максимович образно написал о своем сердце: «Кладу к Вашим ногам. Оно крепкое… М. Горький, 1903 год».
Марии Федоровне становилось все труднее работать в театре. Ее неоднократно вызывали в полицию. Один из полицейских чинов сообщил В. И. Немировичу–Данченко, что «некоторые господа актеры ведут себя непристойно». А чиновники канцелярии Московского обер–полицмейстера писали генерал–губернатору более откровенно: «Вся труппа этого театра не внушает доверия в политической благонадежности, так как, по имеющимся сведениям, большинство лиц из этой труппы имеет непосредственные сношения с неблагонадежными в политическом отношении лицами, каковы, например, Алексей Максимов Пешков…»
Полиции стало известно, что в квартирах М. Ф. Андреевой и В. И. Качалова хранились экземпляры «Искры». Но особенно взволновалась администрация театра после того, как полицейские учинили унизительные обыски в гримерных, На вопрос В. И. Немировича–Данченко о том, что ищут полицейские в театре, пристав раздраженно буркнул:
— Запрещенную литературу!
И тут же полицейский чин не преминул сообщить, что подозрения падают на Андрееву.
В дирекции театра находились люди противоположных взглядов. Некоторые из них были явно недовольны «поведением» М. Ф. Андреевой. Ее перестали занимать в спектаклях на главных ролях, превратили в артистку второстепенную, порой ей поручали играть в массовках.
Весной 1903 года театр приступил к работе над пьесой В. Шекспира «Юлий Цезарь». Марию Федоровну не пригласили участвовать в этом спектакле. Многие артисты театра, уважавшие Марию Федоровну и ценившие ее талант, пытались смягчить переживания актрисы. В. И. Качалов подарил ей фотографию, где он был снят в роли Цезаря, и написал на обороте: «Будьте счастливы, дорогая Мария Федоровна, пусть Ваша жизнь будет похожа на Вашу улыбку».
