Горький и Андреева 27 ноября 1905 года приехали в Петербург. У Марии Федоровны это был свободный от спектакля день. Она вспоминала:
«Когда мы в ноябре 1905 г. собрались наконец поехать в Петербург, то еще в поезде Алексей Максимович сказал мне, что прежде всего мы проедем в редакцию «Новой жизни», а уж оттуда к Пятницкому, чтобы не смущать наблюдающих за его квартирою и не водить их за собой. Все наши вещи взяли встретившие нас родные и друзья, а мы с Горьким направились в редакцию, помещавшуюся неподалеку от вокзала, на Невском».
Здесь впервые встретились и познакомились Максим Горький и Владимир Ильич Ленин.
М. Ф. Андреева рассказывала: «Помню, как Ленин вышел к нам навстречу из каких–то задних комнат и быстро подошел к Алексею Максимовичу. Они долго жали друг другу руки. Ленин радостно смеялся, а Горький, сильно смущаясь и, как всегда при этом, стараясь говорить особенно солидно, басистым голосом, все повторял подряд:
— Ага, так вот вы какой… Хорошо, хорошо! Я рад, очень рад! Когда мы пришли к Пятниц–кому, спустя долгое время Алексей Максимович сказал мне:
— Д–да!.. Видишь, в какие мы с тобой дела попали… Правда — очень хорошо?
Конечно, я сразу догадалась, о ком он говорит, но, чтобы подразнить его, нарочно сказала:
— Ты это о ком?
— Как о ком? Ну конечно о Ленине! Как хорош!.. И не хвастайся, что ты это раньше меня говорила, ты и видела его раньше меня, — совсем по–детски заключил он…
В тот же вечер или на другой день, не помню, в большой столовой Пятницкого, с массивной дубовой мебелью, обитой кожей, с какой–то необыкновенно замысловатой бронзовой люстрой, колпаки на лампах которой изображали разноцветные кисти винограда, за столом, уставленным очень дорогой посудой, с самыми дорогими редкими закусками, каким–то особенным вином в хрустальных графинах, с огромным серебряным самоваром на конце стола, сидели… члены редакции Петр Петрович Румянцев, Александр Александрович Богданов и Василий Алексеевич Строев.
Покашливая и покуривая, то садился за стол, то вставал и большими легкими шагами ходил по комнате Алексей Максимович. На конце стола, полускрытый самоваром, в большом кресле солидно восседал Пятницкий.
И как–то бочком, будто на минуту, присел Владимир Ильич. Чуть–чуть улыбаясь уголком рта, он поглядывал то на Алексея Максимовича, всем своим видом так не подходившего к тяжелой и безвкусной роскоши большой темноватой комнаты, то на Минского, которого решено было под каким–нибудь благовидным предлогом убрать из «Новой жизни». В сущности, для этой последней цели и собрались все у Пятницкого.
Минский вел двойную игру. С одной стороны, он выполнял довольно неудобную роль редактора для отсидки, за что и получал солидный гонорар, с тем, однако, условием, чтобы не вмешиваться в дела; с другой стороны, он исподтишка начал вести подкоп под «Новую жизнь» и ее линию.
Было интересно наблюдать, как по–разному действовала окружающая обстановка на присутствующих. Минский чувствовал себя как рыба в воде, много ел, пил, и мне казалось, что в другой обстановке он был бы менее сговорчив. Румянцев и Богданов просто ничего не замечали и всю свою энергию направили на то, чтобы убедить Минского. Строев как будто себе и другим хотел доказать, что никакая обстановка его смутить не может, а Пятницкий был преисполнен гордого сознания того, что он владелец и хозяин всего окружающего…»
Об этом совещании рассказал еще один его участник — К. П. Пятницкий. В дневнике и основанных на нем воспоминаниях Константина Петровича отмечено, что Горький, появившись днем в квартире, предупредил: «В 6 часов к нам придут Ленин, Красин, Богданов и Десницкий. Нельзя ли устроить, чтобы в квартире вечером не было посторонних. Надо поговорить о деле». Далее Пятницкий писал: «В 6 часов собрались. Горький рассказывал о положении дел в Москве… Началась беседа».
На собрании обсуждались вопросы подготовки вооруженного восстания, издания в Москве большевистской газеты «Борьба», первый номер которой вышел в этот день, и дальнейшего укрепления редакции «Новой жизни». На совещании было заслушано сообщение В. А. Десницкого (Строева) о политическом положении в Н. Новгороде и Сормове. «Разошлись в 11-м часу», — записал в дневнике Пятницкий.
Эта первая и последующие встречи А. М. Горького с Владимиром Ильичем имели огромное значение для дальнейшего творчества великого пролетарского писателя. Алексей Максимович в беседах с Марией Федоровной неоднократно вспоминал Владимира Ильича. Горький глубоко понимал вывод В. И. Ленина о том, что для пролетариата литература не может быть средством обогащения отдельных групп или лиц, не может быть частным делом, независимым от общего дела рабочего класса. Она должна стать составной частью общепролетарского дела, неотделимой от организованной, планомерной партийной работы. В. И. Ленин подчеркивал: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящихся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность».
За освобождение трудящихся от ига самодержавия продолжалась борьба большевистской партии и ее боевого органа — газеты «Новая жизнь».
Крайне важна была роль этой газеты в подготовке декабрьского вооруженного восстания. «Новая жизнь» не могла открыто призывать к восстанию против царизма: это был бы повод для ее немедленного запрещения. Однако сквозь строки ее статей, корреспонденций и заметок о вооружении пролетариев звучал призыв большевиков упорно и настойчиво вести практическую подготовку восстания. «Новая жизнь» горячо поддержала инициативу создания отрядов рабочей самообороны, которые часто вступали в схватки с черносотенцами и предотвращали погромы. Отряды самообороны легально готовили оружие.
Прогрессивные люди России помнили горьковскую «Песню о Буревестнике»: «Буря! Скоро грянет буря! Это смелый буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем, то кричит пророк победы: — Пусть сильнее грянет буря!»
2 декабря 1905 года «Новая жизнь» правительственным указом была закрыта. Но последний ее номер, 28-й, был выпущен по договоренности с наборщиками и печатниками 3 декабря нелегально. Он призывал рабочих–читателей продолжать революционную борьбу с самодержавием, готовиться к вооруженному восстанию.
М. Ф. Андреевой предъявили судебный иск. Царские власти обвиняли ее в издании антиправительственной газеты и в том, что 28-й номер «Новой жизни» вышел нелегально, после ее запрещения. Такое «преступление» сурово каралось царскими законами. Тучи над Марией Федоровной сгущались…
Вторая встреча В. И. Ленина с А. М. Горьким произошла 3 декабря 1905 года, в доме № 25 по Рождественской улице, на квартире писателя Степана Скитальца, входившего в группу литераторов, сотрудничавших в издательстве «Знание». «Собралось их, — писал С. Скиталец, — довольно много, человек около тридцати. Почти никого из них я не знал в лицо. Наконец приехали Максим Горький и Владимир Ленин… Я предоставил собранию самую большую комнату в квартире — мой кабинет, и они, не садясь и не раздеваясь, тотчас же начали дебаты. Говорили спешно, возбужденно».
На этом совещании обсуждались задачи социал–демократов в связи с закрытием «Новой жизни» и других демократических газет.
Это совещание сыграло большую роль в дальнейшем издании марксистской литературы в России. Уже весной 1906 года «Знание» приступило к регулярному выпуску популярных брошюр, излагавших теорию К. Маркса и Ф. Энгельса. Многие из этих брошюр высоко оценивал В. И. Ленин.
7 декабря по решению общегородской конференции большевиков Москвы началась всеобщая забастовка. Рабочие Москвы построили баррикады и начали вооруженное сражение с царскими войсками.
В тот же день А. М. Горький и М. Ф. Андреева в сопровождении двух рабочих–большевиков выехали из Петербурга в Москву.
В дни декабрьского вооруженного восстания квартира Андреевой и Горького на Воздвиженке была своеобразным штабом, где встречались партийные работники, куда приходили посоветоваться с кем нужно, а то и за оружием. Надо было позаботиться о питании их и всех приходивших. Мария Федоровна с одинаковой увлеченностью исполняла все эти дела.
В один из декабрьских дней 1905 года в Петербурге был произведен обыск на квартире сестры М. Ф. Андреевой Екатерины Федоровны и ее мужа Владимира Александровича Крита. При обыске присутствовала дочь Марии Федоровны Екатерина Андреевна Желябужская. Она вспоминала:
«… В 2 часа ночи стучат с черного хода и звонят с парадного. Липа (домработница. — Авт.) сразу поняла, в чем дело. Она строго–настрого запретила открывать дверь, в которую полицейские ломились с черного хода, а сама предупредила тетю Катю, дядю Володю и побежала к парадной двери. Несколько минут она разыгрывала из себя дурочку–прислугу, которая никак не может понять, кто ломится ночью в их квартиру. И поначалу ни за что не открывала дверь.
В квартире хранилась переписка мамы и Алексея Максимовича. В ряде писем упоминались партийные товарищи, которые вели нелегальную работу, приводились даже адреса некоторых из них. Они могли пострадать, если переписка попадет в полицию.
В спальне тети Кати стоял зеркальный черный дубовый шкаф. Тогда он был новый, модный, и казалось, что он плотно стоит на полу. В действительности же между нижней доской шкафа и полом был маленький зазор. Дядя Володя, который обладал большой физической силой, уперся в этот шкаф плечом и оттолкнул его от стены, а тетя Катя все письма запихнула под шкаф, затем шкаф был поставлен на свое место.
Дядя Володя подошел к парадной двери:
— Липа, открой.
Наряд полицейских ввалился в квартиру. Они все осмотрели и прощупали. В гостиной подпарывали подкладку у кресел, чтобы посмотреть, не спрятано ли что–нибудь в пружинах.
Когда полицейские ушли, дядя Володя показал, где он спрятал в квартире четыре револьвера, несколько кинжалов и обоймы. Два револьвера он засунул за голенища сапог. Это были остатки оружия, которое Н. Е. Буренин и А. М. Игнатьев перевозили через границу Финляндии в Петербург. Дядя Володя принимал оружие в разобранном виде, собирал его, смазывал и затем передавал в боевые дружины…»
В Москве квартира Горького и Андреевой в доме на Воздвиженке была местом конспиративных явок. Для охраны этой квартиры Московский комитет партии выделил «Кавказскую» боевую дружину.
Мария Федоровна часто вспоминала те знаменательные дни:
«Кавказская дружина во время восстания 1905 года в декабре жила у нас для охраны А. М. дней двенадцать — пятнадцать. Имен — не знаю, не спрашивала… Жили они в большом кабинете Алексея Максимовича, вернее, спали на шубе белого медведя, на диване, на полу, только стол был свято неприкосновенен. Днем оставался дежурить кто–нибудь один, остальные шли участвовать в боях, исполнять боевые задания и прочее. Было их от одиннадцати до тринадцати человек…
Иногда после общего ужина кавказцы — в большинстве своем это были студенты — садились, как сейчас помню, в угол на корточки и чудесно пели тихими голосами превосходные грузинские песни. Это доставляло Алексею Максимовичу большое наслаждение, да и я, приезжая из театра после сыгранного спектакля, слушала их с превеликим удовольствием. Все это были чудесные, чистые, горячие юноши».
Мария Федоровна и Алексей Максимович не боялись опасности. Далее под угрозой ареста они хранили в своей квартире на Воздвиженке оружие, которое большевики нелегально привозили в Москву из–за границы и других городов России. Здесь были бикфордов шнур, капсулы с гремучей ртутью, ленты с патронами. Порой тут шла подготовка к учебным стрельбам.
В этой квартире бывали многие партийные товарищи. После деловых разговоров Мария Федоровна устраивала обед или ужин. Гости всегда видели в ней радушную хозяйку.
Активный участник: восстания на Черноморском флоте матрос И. Г. Захарченко, который жил в Москве под фамилией Лучицкого, вспоминал о своем визите на квартиру А. М. Горького и М. Ф. Андреевой:
«Мы сели обедать. Я чувствовал себя «не в своей тарелке». Как на грех, неловким движением я опрокинул чашку с кофе, залил скатерть. Андреева ласково сказала: «Не смущайтесь, товарищ Лучицкий». А Горький с другого конца так лукаво усмехнулся в свои усы, что мое смущение как рукой сняло.
После обеда Алексей Максимович спросил меня:
— Как вам нравится Москва?
— Пожар, — ответил я коротко.
— Завтра у меня будет начальник Кавказской боевой дружины. Зовут его Васо. Приходите, я вас познакомлю с ним.
На следующий день я застал на квартире у Горького молодого человека. Сразу можно было узнать в нем грузина по живым, порывистым движениям, слегка гортанному выговору, горячности. Горький нас познакомил.
…Меня заинтересовало, какое оружие есть у дружины. Васо ответил:
— Пять маузеров, три браунинга и семь борхардтов. Плохо, бомб мало. Есть только одна «македонка» — самодельная бомба с фитилем.
— Кстати, — почему–то вполголоса сказал Алексей Максимович, — у меня в ящике стола сотни три патронов к маузеру.
…Когда Горький сказал мне и Васо о патронах, Андреева открыла нижний ящик письменного стола и помогла Горькому достать патроны…»
Интересные воспоминания о квартире А. М. Горького и М. Ф. Андреевой на углу Воздвиженки и Моховой оставила активная участница большевистского подполья Ф. И. Драбкина:
«Большой кабинет Алексея Максимовича был полон народу. По виду это были рабочие, студенты или трудовая интеллигенция. Алексей Максимович был окружен людьми. Держался он со всеми просто, как равный с равными, и люди вели себя с ним очень непринужденно. Он еще не совсем оправился от перенесенного недавно плеврита, и врачи запретили ему выходить на улицу.
Как мне впоследствии рассказывала О. Д. Черткова, жившая тогда у Марии Федоровны, Алексей Максимович очень тяготился этим «домашним арестом»… Он с жадностью набрасывался на каждого вновь приходившего, слушая подробности о том, что делается в городе».
Ф. И. Драбкина вспоминала, что на эту квартиру приходили люди из всех районов Москвы по разным партийным делам, она была центром информации для работников Московской большевистской организации. Здесь узнавались последние новости (газеты тогда перестали выходить), проходили важные деловые встречи. Попав в этот дом, люди, измученные напряженной работой, проделав по морозу пешком не один километр, могли отдохнуть, поесть. Стол весь день не убирался, стоял горячий самовар, и кто хотел — запросто уходил в столовую.
Созданию этой атмосферы простоты, непринужденности способствовала хозяйка дома М. Ф. Андреева. Как популярная актриса МХТ, она имела большие связи в «верхах» общества и широко использовала их в интересах большевистской партии. Когда шла техническая подготовка вооруженного восстания, она вместе с Горьким приняла и в этом деле активное участие. Они оба собирали большие деньги на оружие, на их квартире в небольшой комнате происходило знакомство с конструкцией новых бомб. И всегда, уходя, Андреева предлагала для ЦК деньги «на оружие», «сколько угодно», и вручала по 500 рублей. «В разгар вооруженного восстания, — писала Ф. И. Драбкина, — мы оставляли на этой квартире свой «груз», а Андреева знала, кому его передавать. Она была во всем в курсе».
…В Москве на улицах шли яростные бои. Около тысячи баррикад возникло на Пресне, в Замоскворечье, в Рогожско–Симоновском районе города. Особенно упорно сражались с правительственными войсками пролетарии Пресни. Девять дней московские пролетарии, показав небывалые образцы мужества и стойкости, вели героическую вооруженную борьбу с царскими сатрапами.
М. Ф. Андреева устроила в фойе Художественного театра лазарет: здесь оказывалась первая помощь раненым рабочим, отсюда их отправляли в больницы или по домам.
В дни вооруженного восстания в Москве в декабре 1905 года верный друг М. Ф. Андреевой Николай Павлович Шмит создал на своей фабрике боевую пролетарскую дружину, на собственные средства приобрел для нее оружие. На стене своего дома он вывесил белый флаг с красным крестом: здесь находился лазарет для рабочих, раненных на баррикадах в боях с солдатами и жандармами.
Шмит приобрел большое количество патронов для браунингов и маузеров и помог вооружиться студенческой университетской дружине. Славной соратницей Николая была его сестра Елизавета Шмит — курсистка Московских высших женских курсов.
Жандармы сожгли фабрику Н. Шмита, которую они называли «бандитским гнездом». В декабре 1905 года Шмит был арестован, брошен в Таганскую тюрьму и забит там насмерть. Незадолго до гибели он успел переслать на волю своей сестре Елизавете завещание, в котором просил все свои деньги — пять тысяч рублей — передать РСДРП. Елизавета вручила эти деньги Московскому комитету партии на нужды мастерской для производства бомб.
Декабрьское вооруженное восстание потерпело поражение. В. И. Ленин писал об огромном значении подвига московского пролетариата: «До вооруженного восстания в декабре 1905 года народ в России оказывался неспособным на массовую вооруженную борьбу с эксплуататорами. После декабря это был уже не тот народ. Он переродился. Он получил боевое крещение. Он закалился в восстании. Он подготовил ряды бойцов, которые победили в 1917 году…»
В Москве царские охранники продолжали следить за Марией Федоровной. В одной из агентурных записок Московского охранного отделения (дело особого отдела № 117 за 1905 год) сообщалось, что «издательница большевистской газеты «Новая жизнь» Мария Федоровна Андреева, актриса Московского Художественного театра, большевичка… подлежит аресту по ст. 694».
Ее обвиняли в том, что она использовала помещение конторы редакции на Невском проспекте в Петербурге как место для конспиративных явок членов РСДРП, за что должна быть «подвергнута задержанию, обыску и аресту». Над Марией Федоровной нависла реальная угроза тюремного заключения.
В то тревожное время М. Ф. Андреева писала из Москвы в Петербург своей сестре Екатерине Федоровне:
«На всякий случай, Катюша, если бы со мной что случилось, ну посадили бы меня или что, — знай… (Далее следуют распоряжения, кому что уплатить, сколько дано в залог за освобождение из тюрьмы на поруки Горького, где взять деньги. — Авт.) Этого хватит, чтобы воспитать детей, даже если бы меня сослали. Ты не смейся — это лучше тебе знать на всякий случай — кто знает, что может случиться…
Целую тебя. *Маруся*».
В Петербурге во второй половине декабря 1905 года, после 20-го, в квартире сестры М. Ф. Андреевой Екатерины Федоровны Крит в третий раз встретились В. И. Ленин и А. М. Горький. Группа членов ЦК большевистской партии собралась здесь вместе с руководителями издательства «Знание». М. Ф. Андреева вспоминала: «Это было деловое собрание, в котором принимали участие В. И. Ленин, П. П. Румянцев, Л. Б. Красин и К. П. Пятницкий. Речь шла об издании в «Знании» серии социал–демократических книг».
В совещании участвовал А. М. Горький, приехавший вместе с М. Ф. Андреевой в Петербург 14 декабря.
В дневнике К. П. Пятницкого имеется следующая запись: «14 декабря. Утром неожиданный приезд А. М. и М. Ф. Московские события. Выступления черной сотни».
В. И. Ленин и другие члены ЦК РСДРП опасались за безопасность А. М. Горького. Нельзя было допустить нового ареста и тюремного заключения писателя. Решили: Алексей Максимович должен уехать в эмиграцию за границу.
Была еще одна — главная — причина для отъезда А. М. Горького: известный в мире пролетарский писатель расскажет за рубежом подлинную правду о первой русской революции.
Царское правительство в то время вело переговоры с правительствами стран Запада о предоставлении ему займов для подавления революции.
Против акций царизма нужен был могучий и страстный голос А. М. Горького, которому бы поверила передовая общественность стран Европы и Америки. Горький пригвоздит к позорному столбу царское самодержавие, покажет, что в России борцы не сломлены и уже недалеко время, когда грянет новая революционная буря. Важно было также попытаться собрать деньги на нужды партии для продолжения революционной борьбы.
Но один ехать в Америку Алексей Максимович не хотел: он волновался за безопасность и здоровье Марии Федоровны. Для нее сложилась опасная обстановка. В московской ее квартире шли обыски. Оставаться в Петербурге ей, издательнице большевистской газеты, тоже было нельзя. Охранка состряпала судебное дело против Марии Федоровны.
Ей было крайне трудно решить вопрос о поездке в Америку. Через много лет — 7 августа 1944 года — она напишет А. Н. Тихонову–Сереброву: «Я не хотела вообще уезжать за границу. Я же понимала, что для меня, актрисы, это самоубийство… Поехала я только после того, как Алексей Максимович категорически отказался ехать без меня».
А тогда, 31 января 1906 года, М. Ф. Андреева писала своей сестре Е. Ф. Крит:
«К. П. (Пятницкий. — Авт.) расскажет тебе подробно, почему мы решили ехать за границу, что предполагается там делать и как я надеюсь увидеться с тобой и детьми. Не ехать с Алешей — я не могла, так как та задача, которую он взял на себя, — огромная, значения ее предсказать нельзя, так она велика, он один может выполнить ее, и задача эта — историческая, а он сказал мне, что без меня не поедет. Мне тяжело и больно, что всю тяготу своей личной жизни, хозяйство, болезни детей и все это — я взвалила на твои плечи, Катя.
Я знаю, как охотно, с какой любовью и самоотвержением, как просто ты это делаешь. Знаю, мой хороший, любимый друг, но это не избавляет меня от сознания, что я свою тяготу взвалила на тебя, хоть ты и самый родной, близкий мне человек.
…Стараюсь не показывать Алеше своих настроений… Сил ему надо много, и дорога лежит перед ним тем более трудная, усеянная тайными шипами боли, злобы, зависти, клеветы, что задачу он себе поставил такую светлую и огромную, так мало личную. Мне дорого, душу мою наполняет таким бодрым чувством сознание, что я буду ему помогать, что то дело, в котором я буду маленьким колесиком одной огромной машины, действительно настоящее, живое, нужное. И я верую, что я сделаю все, что могу, отдам все свои силы, всю свою душу на это общее дело — вот только почему я решилась ехать».
«Почти каждая женщина способна в любви на самый высокий героизм», — сказал А. И. Куприн. Не Марию ли Федоровну имел он в виду? Он хорошо ее знал и глубоко уважал.
Прежде всего уважал ее за глубину ее духовных интересов, за добрую душу, за самоотверженность в революционной работе.
В конце декабря 1905 года А. М. Горький писал И. П. Ладыжникову в Берлин:
«Недавно приехал из Москвы. Великую моральную победу одержали там революционеры — вот мое впечатление. Обыватель — неузнаваем….
…То, что случилось за ноябрь, декабрь, неизмеримо важно, как я верю. Вероятно, партия и сама не ожидала, что ее влияние так широко, а силы так велики, хотя и не организованы… Буржуазия наша более бессильна, чем я ожидал, более бездарна, и роль ее пока все еще ничтожна. Не вижу, откуда она может почерпнуть силу для руководства жизнью страны».
А в обращении «К рабочим всех стран» Алексей Максимович Горький писал: «Пролетариат не побежден, хотя и понес потери… Русский пролетариат подвигается вперед к решительной победе, потому что это единственный класс морально сильный, сознательный и верящий в свое будущее в России».
Разъяснить это пролетариям других стран, прежде всего рабочим США, было одной из важных задач предстоявшей поездки А. М. Горького в Америку. Миссия эта была нелегкая, она требовала многих сил, энергии и настойчивости в достижении благороднейших целей, поставленных перед А. М. Горьким большевистской партией.
Учитывая все эти важнейшие революционные цели поездки А. М. Горького за океан, Мария Федоровна и решила быть его помощницей в этом трудном для него деле.
Она писала сестре Е. Ф. Крит: «После долгих уговоров и убеждений Алексей Максимович наконец согласился уехать, но поставил условие, чтобы я ехала с ним, что без меня он не поедет. Согласившись ехать, я, конечно, сожгла за собою корабли, так как останься — посидела бы немного, ну выпустили бы меня, я осталась бы на сцене, осталась в своей стране, со своими детьми. Уезжая, я становилась эмигранткой неизвестно на сколько времени. Но рассуждать нечего, раз от этого зависел отъезд самого Алексея Максимовича, его свобода и… может быть, жизнь».
Перед отъездом М. Ф. Андреева невероятно беспокоилась о детях. Прощаться с ними было крайне тяжело, горечь предстоявшей разлуки (неизвестно, на какое время) буквально угнетала ее. Юра, Катя и Женя остались жить в семье Критов. Родители М. Ф. Андреевой Федор Александрович и Мария Павловна проживали в то время в Павловске и обещали Марии Федоровне часто навещать внуков, постоянно заботиться об их здоровье и благополучии.
…Впереди был нелегкий путь через Атлантический океан в далекую и незнакомую Америку.
Дорога туда из России вела через Финляндию, Германию и Францию.
