40. Из письма М. Ф. Андреевой А. М. Горькому. (27 июля 1925, Берлин)

27/VII

… Милый, прости пожалуйста, но я вовсе не тем восхищаюсь, что для себя Выставкина самопожертвованием занимается, а тем, что она это абсолютно ни во что считает и очень скромно, просто, а главное, длительно и действенно проявляет человечье доброе сердце. Уверяю тебя, меня всегда больше трогает, когда человек совершает не мгновенный геройский подвиг, а вот так каждый день, буднично делает добро. Может быть, это потому, что сама я более способна на первое, чем на второе…

А я так и знала, что тебе не понравится о Выставкиной! Меня это даже беспокоило.

Ну что ж, дедушка так дедушка, все равно ты всегда останешься молодым, а во многом даже мальчиком, будь ты хоть раздедушкой!

… У меня сейчас самое горячее время, приезжают всякие артисты, художники, профессора, и так как я, по совместительству, еще и уполномоченный Наркомтруда, то все они бывают у меня, рассказывают много интересного, а многие и сами очень интересны.

Вскоре начнется сезон ярмарок, придется ездить в Лейпциг, Кельн, Франкфурт, Кенигсберг, в Берлине нынче будем тоже выступать…

А мне бы, грешным делом, хотелось бы засесть месяца на два, на три куда-нибудь в спокойное место и написать те два сценария, которые не дают мне покоя.

Тебе говорил И. П., что один мой сценарий берут для постановки?

Ты читал пьесу «Мандат»?¹ Очень интересно, и форма новая, и содержание яркое, талантливое и чрезвычайно, ultraзлободневное.

Вот у меня все вертелась такая штука в голове, а написал другой, вроде русских изобретателей; вон ножик-то Александра Михайловича Игнатьева, кажется, тоже уже изобрели в Италии, по времени после него, а по патенту — раньше, так вот и я. А все потому, что некогда своим заняться…

М. А.