Пишу я тебе редко не по небрежности,1 не по недостатку интереса к твоей жизни, а по загруженности работой и вследствие все более расширяющейся переписки с Россией, — с молодыми писателями главным образом. Так много пишешь писем, что не хватает времени читать книги, а читать надобно много. Русь наша быстро умнеет и талантливо растет. На днях в «Правде» опубликована — вполне своевременно — резолюция ЦК «О политике партии в области художественной литературы»2, — резолюция эта, несомненно, будет иметь огромнейшее воспитательное значение для литераторов и сильно толкнет вперед русское художественное творчество.
Твоя повесть3 о том, как Выставкина починила испорченную девицу, конечно, интересна и в бытовом «аспекте», но еще более интересна аллегорически. Это — подвиг для подвига, добро для добра, как, говорят, существует «искусство для искусства». (Лично я не совсем уверен, что таковое искусство существует и возможно.) Говоря откровенно — скажу, что в России имелись и есть люди, склонные делать добро бесполезное. Это, конечно, не относится к случаю Выставкиной, ибо для девицы полезно иметь приличное лицо, а для Выставкиной полезно упражняться в самопожертвовании. Но в наши дни подвиги это-то размера как-то не волнуют, потому что ныне все лучшие люди наши жертвуют силы свои делу важности неизмеримой, как ты знаешь. […]
В сентябре я буду дедушкой, — обогнал тебя! Тимоша4 переносит беременность мужественно. У Кати не было ребенка? Она осталась все такой же добрягой, как была? Не понял — где она? В Лондоне? Как бы оттуда не прогнали нас, — уж очень сердится Чемберлен, к великому удовольствию гг. эмигрантов.
О сих последних не могу ни думать, ни говорить без чувства презрения к ним. Какие жалкие идиоты! Особенно этот Струве, издавна противный мне5, еще со времени его «Критических заметок» и «Освобождения». Нужно быть совершенно слепыми для того, чтоб воображать, что мужик пустит их в Россию. Да и что бы они могли делать в ней? Они ничего не умеют, бездарны до ужаса.
Мой «друг» Ходасевич тоже оказался в милюковской газете6, пишет там очень плохо, малограмотно и натужно. Упрекает коммунистов за то, что они не создали в России Бельфаста7. Ох, как это все надоело!
Вот тебе письмо. А ты говоришь — не пишу! Я, друг мой, романище пишу8, и он у меня разъезжается листов на сорок. Беда! Напишу — поеду в Россию. Обязательно!
Ну, до свидания. Будь очень здорова, и всего тебе доброго.
А.
13. VII. 25
- Письмо Горького печатается по т. 29, стр. 432–433. ↩
- На днях в «Правде» опубликована… резолюция ЦК «О политике партии в области художественной литературы». — Резолюция ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 г. опубликована в «Правде» 1 июля 1925 г., № 147. ↩
- Твоя повесть… — Горький называет повестью конкретный случай, рассказанный Андреевой в письме от 3 июня 1925 г. «Самопожертвование» Е. В. Выставкиной-Галлай заключалось в том, что она энергична занялась сбором средств и добилась разрешения на поездку в Берлин для лечения девушки, обезображенной серной кислотой. ↩
- Тимоша — этим шутливым прозвищем Горький называл жену своего сына Н. А. Пешкову. ↩
- … Струве, издавна противный мне. — Горький говорит об идеологе кадетской либерально-монархической партии белоэмигранте П. Б. Струве и своем отношении к нему со времени выхода в свет журнала «Освобождение» под редакцией Струве (1902–1905) и его книги, подвергнутой критике В. И. Лениным в работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве (отражение марксизма в буржуазной литературе). По поводу книги П. Струве: “Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России”. СПБ, 1894 г.» (Соч., т. 1, стр. 315–484). ↩
- … Ходасевич тоже оказался в милюковской газете… — Горький имеет в виду поэта-декадента, белоэмигранта, печатавшегося в белоэмигрантской газете «Последние новости», которая издавалась в Париже П. Н. Милюковым — бывшим лидером кадетской партии. ↩
- Бельфаст — крупный промышленный центр в Ирландии. ↩
- … романище пишу… — «Жизнь Клима Самгина». ↩
