Глубокоуважаемая Мария Федоровна!
Вы едва поверите, что только сегодня, сейчас вечером, я в силах сесть за письменный стол и привести «в порядок» свою корреспонденцию, то есть ответить на необходимые письма. И в первую голову — пишу Вам и очень прошу извинить меня и верить, что несколько затянувшийся ответ вызван невозможностью распорядиться временем по своему желанию, чтобы толком написать и т. д.
Впрочем, я утешаюсь, что милые юноши, Ваши протеже, успели передать Вам суть нашей встречи, что мною было сказано для будущего плана их обучения — видов на их дальнейшую работу и подготовку в наше училище и т. д. и т. д.
А очень, очень милые, симпатичные юноши, и я постараюсь сделать все от меня зависящее и возможное, чтобы помочь этим славным ребятам. Я, признаться, ждал да поджидал Алексея Максимовича, который, уезжая отсюда, обещал приехать обратно недельки через две, и уж вдвоем обдумали бы, как их устроить и т. д., и, уж наладивши, сообщить Вам. Пока что я им сказал, что делать, чем заняться — а сделанное приносить мне для надлежащих указаний и пр. Жду их не нынче-завтра с результатами их работы.
Конечно, для Никритина, как для еврея, — дело помудренее, но уж это его вина и глупость, что он выбрал родителей евреев… Слишком большая историческая роскошь, за которую всю жизнь он будет платить, и очень даже!..
Но — будем верить, что еврейский бог — заботлив, — иначе он не выдумал бы «еврейских вопросов» и прочих украшений для своего избранного народа — и уверуем, что дело с нашим Никритиным уладится, — а пока позвольте пожелать Вам веселых, счастливых праздников и счастливого Нового года!!
Сердечный привет Алексею Максимовичу и также от моего имени не откажите поздравить с праздником и Новым годом.
Искренне уважающий Вас
Пастернак
Пастернак Леонид Осипович — художник, отец советского поэта Б. Л. Пастернака.
Л. О. Пастернак пишет Андреевой об опекаемых ею молодых художниках-киевлянах, которым она оказывала материальную помощь.
Сохранилось письмо к Андреевой упоминаемого Пастернаком советского художника С. Б. Никритина:
«Милая Мария Федоровна! — обращался он к Андреевой. — Я так жалею о том, что написал, сколько у меня осталось денег, — как Вы меня плохо поняли! Мне хотелось теперь самому выбиться, своими собственными силами проторить дорогу к жизни (конечно, относительно, по мере моих сил), и я просто Вам, как человеку, которого я бесконечно уважаю и которому я теперь многим очень обязан, хотел рассказать о своих видах на будущее, хотелось поделиться своими мечтами, а Вы взяли да и выслали деньги. Милая Мария Федоровна, правда, спасибо Вам, большое спасибо, Вы этим дали мне теперь же возможность начать работать красками… за это Вам великое спасибо. […] Я так много обязан Вам духовно, Вы так много сделали мне как человеку, как художнику, что, право, я не знаю, сумею ли вообще когда-нибудь (даже если буду великим художником) отплатить тем же. А ведь так тяжело сознавать, что милый хороший человек сделал для тебя очень многое, а ты ему ничего» (ЦГАЛИ, ф. 2052, ед. хр. 22, п. 21 XII 1914 г.).
