29/IX
Милый мой ангел, радость моя, прочла только что «Детство» — последнее, что напечатано, про пожар где1, — и вот сижу и плачу, как-то и от радости, что так хорошо, и от любви, и от жалости, ото всего, чего даже и не расскажешь!
Про другие твои вещи я могу говорить, про эту не могу — такое это родное, близкое и так я люблю тебя. Ты не раз спрашивал меня, почему не напишу про «Детство», — не могу. Очень я люблю бабушку, и мне почему-то чувствуется, что и она меня бы любила. Это не от самонадеянности, не оттого, что воображаю о себе слишком много, поверь, а родная она мне почему-то, и не только потому, что она твоя бабушка и любила тебя. Если тебе захочется подумать об этом, ты, может быть, со мной согласишься.
Поверь мне, Леша, когда я пишу тебе, что меня в театре прозвали «светлой», что меня считают первоклассной актрисой, что Сытин так вот ко мне относится исключительно, — я де хвастаюсь, не выставляюсь перед тобой, но у меня всегда где-то потихоньку дрожит радость: значит — я не так уж плоха, может быть, я больше подхожу ему, ближе к нему? Отнюдь ее принимаю я все это как должное! Я очень часто удивляюсь: неужели это ко мне действительно так исключительно почтительно относятся? За последние годы я видела к себе ото всех я со всех сторон совсем другое, другую оценку, ты знаешь, как я на этот счет не избалована.
Последние дни я очень занята — приходится бывать на репетициях в театре, Марджанов просил, я по неосторожности сделала несколько удачных замечаний, вот меня и запрягли. Сегодня в 1 час дня приедет ко мне с хормейстером актриса, играющая прекрасную Елену, буду с ней заниматься. Взялась руководить классами декламации в первой мужской гимназии, это даст кое-какой заработок и интересно. Согласилась быть профессором в драматической школе Александрова2, хочу давать частные уроки, благо много желающих. Очень нужны деньги, да и интересно все это.
Затем придется, должно быть, много работать в Камерном театре3. Вчера Балтрушайтис спрашивал меня, можно ли написать тебе и просить твоего участия и руководительства. Я сказала, что можно, разумеется, так как тебя идея коллективно созданного сценического действия очень интересовала и ты пришел к ней уже несколько лет тому назад, говорил об этом К. С. Станиславскому, даже давал ему темы для Студии.
30/IX
Все еще шумят и волнуются по поводу твоего протеста4, читал открытое письмо Философова? Как все не на тему и неумно говорят и пишут! Большинство согласно с тобой, но мало кто смеет это высказывать. Вчера Оля Каменская предлагала мне подписаться под письмом присоединяющихся к твоему протесту, я объяснила ей, что мне подписываться нечего, так как я и ты это одно, во-первых, а во-вторых — я служу в конкурирующем театре и это было бы неудобное выступление, ибо многие все-таки знают, что я твоя подруга, что ли, хотя ты и живешь, видимо, не со мною. Подписей будет не больно много, и это жаль. Говорят, что среди молодежи идет такая же подписка, но сейчас все отвлечены очень делом Бейлиса5, это несомненно мешает.
Сытин уехал в пятницу 27–го (10–го), так и не заехав ко мне еще раз, хотя и обещал. Очень беспокоюсь я, как вы там с ним говорить будете и не вышло бы чего-нибудь нежелательного для тебя, очень ты не приспособленный для практических разговоров «аппарат», а главное, боюсь, не помешало бы это твоему выздоравливанию! Очень огорчаюсь, что Иван Павлович мне ничего не пишет и даже не телеграфировал ни о своем приезде, ни об адресе; что не сообщил о твоем здоровье и настроении. Объясняю себе тем, что это ты ему отсоветовал, сказав, что сам успокоишь меня.
Мечусь в поисках денег, нужно до зарезу, чтобы заключить договор; Каменский — медлителен и нерешителен, да и неудобно просить его хлопотать о деньгах, а Румянцев и рад бы достать, да ему не даст никто. А не найдем денег в первых числах октября — прощай лианозовский договор, 90 тысяч «Биохрома» [одно слово нрзбр] и все наше предприятие отложится в очень долгий ящик, да и доверие будет подорвано. Смотри не скажи об этом Сытину, не надо.
От тебя вот уже неделя писем нет, последнее было от 3 октября заграничного, сегодня 13–е. Не знаю, где ты, и вообще на душе у меня темным-темно и грустно. А тут еще простудилась — шубы у меня нет, отопление еще не действует, и в комнате у меня северный полюс. На улице выпал снег, холодно, а тает, грязно и мокро.
Но ты, пожалуйста, не принимай этого близко к сердцу — авось простуда пройдет, придет от тебя письмо, Иван Павлович удосужится написать, с Сытиным все у тебя пройдет гладко, ты не разволнуешься и авось деньги найдутся. Это последнее труднее всего выполнимо.
Забыла написать: видела вчера В. Н. Бунину, она старалась говорить со мной дипломатически и выведать у меня: правда ли, что ты с Сытиным договорился? за сколько? правда ли, что будет новое издательство и какое? Я была глупа и ничего не понимала. Допытывалась, будете ли вы зимой на Капри, — сказала, что ничего не знаю наверное, но что у тебя есть настроение вернуться в Россию и пожить зимой на севере, а где будут остальные члены семейства, я не знаю. Смешная она и неумная. Иван Алексеевич звонил мне по телефону, и с ним мне повидаться хочется, но еще не успела.
Ну, будь здоров! Полетела бы я к тебе без страха на аэроплане, лишь бы увидеть, хоть на минуточку.
Твоя Маша
… прочла только что «Детство» — последнее, что напечатано, про пожар где… — Речь идет о повести Горького «Детство», начавшей печататься 25 августа 1913 г. в газете «Русское слово». В дальнейшем главы повести посылались Горьким через Андрееву, о чем сохранилось ее письмо редактору этой газеты Ф. И. Благову от 7 ноября 1913 г.:
↩«Многоуважаемый Федор Иванович! Посылаю Вам VIII главу “Детства”, полученную мною с Капри. Алексей Максимович обещал на днях прислать и следующие главы и просит, если возможно, не растягивать печатания, чтобы не нарушать цельности впечатления» (ОРБЛ, фонд газ. «Русское слово», п. 10, ед. хр. 30).
Согласилась быть профессором в драматической школе Александрова… — то есть в школе артиста и помощника режиссера МХТ Николая Григорьевича Александрова. Педагогическая работа с театральной молодежью увлекала Марию Федоровну и ранее. Еще в 1903 г. она писала начинающей актрисе О. Ф. Ивиной:
↩«Я совершенно серьезно и с большой охотой предлагаю Вам со мной заниматься, а говорят, что это мне удается, и на правах Вашей будущей учительницы — категорически отсоветываю Вам участие сейчас в каких бы то ни было благотворительных или любительских спектаклях. Прошу Вас не делать этого! Во-первых, это важно для того, чтобы Вы не горели, не падали в обморок после сильных мест и т. п., так как мне нужны будут Ваши силы, а во-вторых, потому, что Вам, Вашему таланту, как я чувствую, не хватает теоретических познаний и техники, а отнюдь не практики, ее у Вас было слишком много… Не бойтесь разучиться играть — это как умение плавать: стоит попасть в воду, и поплывете» (письмо хранится у адресата).
- … придется, должно быть, много работать в Камерном театре… — Имеется в виду задуманный К. А. Марджановым экспериментальный театр — Малая сцена при Свободном театре. См. подробно об этом в письме Андреевой Горькому от 28 сентября 1913 г. ↩
- Все еще шумят и волнуются по поводу твоего протеста… — то есть по поводу статьи «О “карамазовщине”». См. комментарии к письму Андреевой Горькому от 28 сентября 1913 г. ↩
- … все отвлечены очень делом Бейлиса… — Речь идет о судебном антисемитском процессе (сентябрь – октябрь 1913 г.), организованном царским правительством с тем, чтобы путем разжигания национальной розни затормозить и ослабить рост революционного движения. ↩
