Должна Вам сознаться, Виктор Сергеевич, ощущаю очень неприятный горький осадок на душе.1 Эти нелепые, отрывочные разговоры, которые позволили Вам сказать фразу, смысл которой таков: «Я–де, мол, понимаю, А. М., что не Вы говорите о неприязни и тяжелой стороне, создавшейся на почве практических недоразумений…» Говорю — я? А пришло ли Вам в голову, Виктор Сергеевич, почему это так, та самая М. Ф., которая благополучно процветала в смысле денег, положения в обществе и т. п., ни на минуту не задумалась пойти на полное крушение всех своих личных благ, в настоящий момент находится в таком положении, что легко может сбыться пророчество С. Т. Морозова, часто говаривавшего: «Ох, М. Ф., останетесь Вы на старости лет без гроша за душой и умрете где-нибудь под забором…»?
Какой у меня может быть «личный» интерес в настоящее время?
Живу я безвыездно на Капри вот уже несколько лет, то малое, что мне нужно для своих личных потребностей, я получаю от своего сына. У него есть имение, которое я им отдала, оно участками продается. До сих пор я всегда вносила лично от себя известную сумму на нашу совместную жизнь, правда меньшую, чем А. М., так как заработка лишена в силу жизни за границей, переводами не много заработаешь, да мне и не платят большей частью, пользуясь тем, что я живу далеко и бесправна, но мне все-таки давали денег из дому, дети.
Если я говорю о том, что необходимо выяснить положение Алексея Максимовича, необходимо, чтобы он чувствовал себя свободным и независимым, то это, по-моему, должен за него сказать всякий порядочный человек, и прежде всего должен бы сказать тот, кто может это сделать. Вот суть и смысл того, что я все время говорю за него, потому именно, что он сам никогда за себя говорить не станет в этом деле. Еще никто в жизни не смел про меня думать, что я жадна! Я все свое отдала, все, что было, что получила от других и что сама заработала; у меня в настоящее время — ни гроша за душой, я честно могу сказать: то, что я ем, я зарабатываю. И я ни на одну минуту никогда не пожалела об отданном — было бы у меня еще, я сейчас же отдала бы и это. Мне ничьих денег не нужно, я себя прокормлю. Я снова повторяю: К. П. я считаю прекрасным человеком, но многого я не понимаю в нем и, должно быть, не пойму. Больше говорить на эту тему ни с кем, ни с Вами, ни с ним самим, я не буду, так как сознала полную бесполезность своих разговоров. Очень прошу Вас ничего не говорить Алексею Максимовичу о моем письме к Вам, так как больше всего на свете боюсь его беспокоить, особенно сейчас! Думаю, что этого и Вы не захотите. Ничего, кроме добра, я до сих пор людям не делала, это могу сказать по совести, а о себе лично заботилась всегда весьма мало. Желаю и Вам всего доброго.
Мария Андреева.
Пожалуйста, не пишите мне. Это может встревожить А. М.
29/Х — 911
- Письмо направлено Миролюбову — одному из редакторов издательства «Знание». Желая избавить Горького от материальных тягот я забот, Андреева взяла на себя ведение его издательских дел. В то время дела издательства «Знание» по целому ряду обстоятельств были в крайне запущенном состоянии. Сложные взаимоотношения неизбежно вызывали конфликты и острые личные столкновения с руководством издательства. Этим и объясняется то тяжелое настроение, чувства горечи и боли, которыми проникнуто публикуемое письмо. Как трудно приходилось Андреевой, видно из ее письма Пятницкому: «О себе я не говорю, как бы ни было тягостно и невыносимо мое положение — ведь денег требуют от меня, оскорбляют за неплатежи по счетам и т. д. Я могу все перенести, чтобы избавить А. М. от тяжелого, но что будет дальше?! Как жить?» (Архив А. М. Горького, письмо Андреевой, октябрь 1911 г.). ↩
