26.(3-е изд.) Из письма М. Ф. Андреевой А. Н. Тихонову (6 октября 1907, Капри)

6 октября 1907, Капри

…Очень Вам кланяется А. М., как я уже писала Юрке, ждет с нетерпением Вашей обещанной ему рукописи. А Вы мне еще так и не написали ничего о «Матери», как Вам она нравится. Сейчас он кончил свою новую повесть «История лишнего человека»¹ и драму «Отец».² Очень опасаюсь, что обе эти вещи в России при данном положении вещей вряд ли могут появиться.

Недавно прислали сюда вырезки рецензий за последнее время,³ и меня поразило обилие их. Сколько мерзости, сколько лжи и пошлости, и какой злобный вой! Вот уж именно колет глаза это Знамя всем уставшим, отставшим, разочаровавшимся, обманувшимся и просто ренегатствующим! Начиная от черносотенных взвизгиваний по поводу «нажившегося на революции и т. п.»., от воркования господина Поссе с его пошлейшим уверением публики, что, мол, какие-то беспокойные дамы увлекли неизвестно почему и неизвестно зачем сперва в Америку, а потом в Неаполь этого слабого человека, и заверениями от берега Философова и компании о полной смерти художника, вплоть до сожалительных упреков Г. В. Плеханова и tutti quanti qui sono lui⁴ в том, что, мол, увы, ничего-то этот человек не понимает ни в чем. Вот прочтите статью его самого и г-на Львова в «Образовании» — очень хорошо. Особенно это пикантно выходит после Лондонского съезда и негодования господ ме[ньшеви]ков по поводу чисто материальных недоразумений ⁵.

Порою мне делается так тошно и тоскливо, что хоть вой сама от отвращения. А написано в общем так много, что можно подумать, что ни о чем другом люди не пишут, так обрадовались, что можно вылить всю свою накопившуюся грязь.

Что Вам написать лично о себе? Живу. Как всегда, душа рвется надвое, прибавить еще постоянное чувство тревоги за материальную необеспеченность детей и муку за то, что не могу ничего зарабатывать. Дружба и близость наша с А. М. стала больше, все так же чувствую всю величину и прелесть этого удивительного Человека. Вот и все! Если хотите, то это много, очень много.

Хотелось бы мне Вас повидать. Очень хотелось бы! Авось на будущее лето. А знаете, Александр Николаевич, со мной, что ли, что-то неладно, или это с людьми что-то случилось — так они мне что-то мелки и ничтожны кажутся! И не только чужие, но и товарищи, кроме, ну, Владимира Ильича [Ленина] да Александра Александровича [Богданова], конечно. К тем, наоборот, выросло чувство глубокого, нежного уважения.

Ну спасибо Вам и до свиданья! Крепко, крепко жму руки.

Пишите чаще. Кланяйтесь всем, особенно Л. Б. [Красину].

М.

11 сентября

Вчера пришлось бросить письмо, не кончив, пришли люди и оторвали. Гг. неаполитанские студенты все шлют к А. М. разных проезжающих за вспомоществованиями, я злюсь на это, так как народ все больше никудышный и эсеровщина, а Надежда Ивановна⁶ негодует на меня за сухость сердца и неуважение к священному званию «революционер». Мы с ней недавно сильно поспорили относительно того, всякий ли человек, числящий себя таковым революционером, так как на баррикаде побывал, воистину может быть признаваем революционером. Боюсь, что она меня скоро в Союз русского народа запишет за мое непочтение.

А Василий Алексеевич все не поправляется, все худеет, бледен, слаб, и нервы не в порядке, чему Н. И. много способствует своим присутствием. Судорога она, бог с ней совсем, порядочная. Простите, что не ударжалась и посплетничала, — уж очень она меня часто раздражает.

На днях пошлю телеграмму Владимиру Александровичу [Крит] с просьбой выслать мне денег; если он мне откажет — придется тогда беспокоить Вас, хотя — ох как бы мне этого не хотелось!

Ну, жму руку. Целую Вашу дщерь и мою милую Екатерину Ивановну. Что же Вы не исполнили обещание свое и о Наташе мне даже открытки не прислали.

М.

Все очень Вам кланяются.