Обычно, приезжая в Петербург,1 Максим Горький останавливался на квартире книгоиздателя Константина Пятницкого, где у него были свои две небольшие комнаты. В дни его пребывания в Петербурге вся большая квартира Пятницкого с утра до вечера была наполнена самой разнообразной публикой: литераторами, художниками, артистами драмы и оперы, студентами и рабочими, что, конечно, делало эту квартиру предметом самого откровенного наблюдения царской полиции.
Когда мы в ноябре 1905 года собрались наконец поехать в Петербург, то еще в поезде Алексей Максимович сказал мне, что прежде всего мы проедем в редакцию «Новой жизни», а уже оттуда к Пятницкому, чтобы не смущать наблюдающих за его квартирою и не водить их за собой. Вещи наши взяли встретившие нас родные и друзья, а мы с Горьким направились в редакцию, помещавшуюся неподалеку от вокзала, на Невском.
Вот тут в первый раз встретились и познакомились Горький и Владимир Ильич Ленин.
Помню, как Ленин вышел к нам навстречу из каких-то задних комнат и быстро подошел к Алексею Максимовичу. Они долго жали друг другу руки. Ленин радостно смеялся, а Горький, сильно смущаясь и, как всегда при этом, стараясь говорить особенно солидно, басистым голосом, все повторял подряд:
— Ага, так вот вы какой… Хорошо, хорошо! Я очень рад, очень рад!
Когда мы пришли к Пятницкому, спустя долгое время Алексей Максимович сказал мне:
— Д–да!.. Видишь, в какие мы с тобой дела попали… Правда — очень хорош?
Конечно, я сразу догадалась, о ком он говорит, но, чтобы подразнить его, нарочно сказала:
— Ты это о ком?
— Как о ком? Ну конечно, о Ленине! Как хорош!.. И не хвастайся, что ты это раньше меня говорила, ты и видела его раньше меня, — совсем по-детски заключил он.
Он часто бывал похож на большое дитя.
В тот же вечер или на другой день, не помню, в большой столовой Пятницкого с массивной дубовой мебелью, обитой кожей, с какой-то необыкновенно замысловатой бронзовой люстрой, колпаки на лампах которой изображали разноцветные кисти винограда, за столом, уставленным очень дорогой посудой, с самыми дорогими редкими закусками, каким-то особенным вином в хрустальных графинах, с огромным серебряным самоваром на конце стола сидели поэт Минский — ответственный редактор «Новой жизни» — и члены редакции Петр Петрович Румянцев, Александр Александрович Богданов и Василий Алексеевич Строев.
Покашливая и покуривая, то садился за стол, то вставал и большими легкими шагами ходил по комнате Алексей Максимович.
На конце стола, полускрытый самоваром, в большом кресле солидно восседал Пятницкий.
И как-то бочком, будто на минуту, присел Владимир Ильич. Чуть-чуть улыбаясь уголком рта, он поглядывал то на Алексея Максимовича, всем своим видом так не подходившего к тяжелой и безвкусной роскоши большой темноватой комнаты, то на Минского, которого решено было под каким-нибудь благовидным предлогом убрать из «Новой жизни». В сущности, для этой последней цели и собрались все у Пятницкого.
Минский вел двойную игру. С одной стороны, он выполнял довольно неудобную роль редактора для отсидки, за что и получал солидный гонорар, с тем, однако, условием, чтобы не вмешиваться в дела; с другой стороны, он исподтишка начал вести подкоп под «Новую жизнь» и ее линию.
Было интересно наблюдать, как по-разному действовала окружающая обстановка на присутствующих. Минский чувствовал себя как рыба в воде, много ел, пил, и мне казалось, что в другой обстановке он был бы менее сговорчив. Румянцев и Богданов просто ничего не замечали и всю свою энергию направили на то, чтобы убедить Минского. Строев как будто себе и другим хотел доказать, что никакая обстановка его смутить не может, а Пятницкий был преисполнен гордого сознания того, что он владелец и хозяин всего окружающего.
В третий раз за тот же период встреча Владимира Ильича с Алексеем Максимовичем состоялась на квартире сестры моей Е. Ф. Крит на Фонтанке, дом № 24. Это было деловое собрание, в котором принимали участие В. И. Ленин, П. П. Румянцев, Л. Б. Красин и К. П. Пятницкий. Речь шла об издании в «Знании» серии социал-демократических книг. Румянцев и Красин горячо убеждали Пятницкого в большой коммерческой выгоде такого предприятия. Пятницкий отказывался от издания, считая, что такие брошюры быстро прикроют само издательство «Знание».
Владимир Ильич говорил очень мало, сдержанно и быстро ушел.
Алексей Максимович сильно волновался. Считая издание брошюр делом чрезвычайно важным и необходимым, он всячески старался убедить в этом Пятницкого, но так как вся материальная и коммерческая сторона издательства находилась всецело в руках Пятницкого, то понятно, что его мнение одержало верх. Впоследствии Алексей Максимович все-таки издал эту серию на свой личный счет.
После этого собрания Алексей Максимович встретился с Владимиром Ильичей только в 1907 году[1], приехав на V съезд Российской социал-демократической рабочей партии.
Ленин повез нас в гостиницу «Империал», где-то неподалеку от Британского музея. Гостиница представляла собой огромный, сырой и неуютный дом, но другого помещения почему-то найти не удалось.
Помню, как Ленин беспокоился за Горького:
— Простудим мы его! Ведь он привык к мягкому климату, хорошему уходу.
Действительно, в комнате, очень небольшой, было сыро и сумрачно. Огромная кровать занимала половину места, большое окно выходило прямо в стену, газовый камин давал мало тепла. Был май месяц, но погода стояла сырая и холодная.
Ленин подошел к кровати, пощупал простыни и, зная, что Горький не любил, чтобы беспокоились о его здоровье, вполголоса сказал мне:
— Простыни-то совсем сырые, надо бы их просушить, хотя бы перед этим дурацким камином. Закашляет у нас Алексей Максимович, а это уж никуда не годится!
Удивительно трогательной показалась мне эта милая заботливость! Впоследствии я неоднократно имела возможность убедиться в том, с каким вниманием умел Ленин относиться к людям, особенно к товарищам, как он умел все видеть, все замечать и ничего не забывать.
Когда Ленин ушел, Горький долго ходил по неуютной комнате от окна к двери, мимо газового камина, крутил и покусывал по привычке кончики усов, а потом тихо и задумчиво сказал:
— Удивительный человек!
Алексей Максимович был очень взволнован и радостно возбужден, получив приглашение на съезд, да еще с правом совещательного голоса. Это как-то особенно сближало его с товарищами-рабочими, приехавшими из России. Он сильно страдал от вынужденной разлуки с родиной, хотя тщательно скрывал это даже от близких людей, да и сам себя старался убедить в том, что будто бы в Россию его не тянет.
Бывая на всех заседаниях съезда, Алексей Максимович жадно впитывал в себя речи и даже отдельные слова делегатов и с каждой новой встречей все больше и больше влюблялся в Ленина.
Г. В. Плеханов произвел на него плохое впечатление.
— Барин! — резко отзывался Горький о нем.
И горячо спорил с Богдановым, Строевым и даже с Лениным, когда те говорили ему о больших заслугах, эрудиции и уме Плеханова, хотя, конечно, и сам Алексей Максимович прекрасно понимал значение Плеханова для партии.
Очень презрительно относился Алексей Максимович к Либеру и Дану. Горький вообще ненавидел меньшевиков всеми силами души, делая исключение только для Мартова, которого называл «заблудившаяся душа», да еще для Власа Мгеладзе, в просторечии именуемого «Триадзе». Этот последний нравился Алексею Максимовичу неукротимостью своей натуры и могучей внешностью. Впоследствии, когда этот Влас «Триадзе» приехал на Капри и прожил у нас довольно долгое время, Алексей Максимович сильно разочаровался в нем, и помню, как, тяжело вздохнув, однажды сказал:
— Нет, в больших дозах и хороший парень, ежели он меньшевик, непереносим!
Чтобы сколько-нибудь улучшить питание наших товарищей2, большинство которых жило впроголодь, мы организовали доставку бутербродов и пива целыми корзинами в здание той церкви, где заседал съезд.
Делегаты съезда во время перерывов много говорили о книге Горького «Мать». Рабочим она нравилась, но некоторым из них казалось, что все изображено наряднее, чем в жизни. Это огорчало Горького, и хотя он всегда ценил критику и искал ее, но в данном случае горячо спорил, доказывая, что проявление борьбы человека с неправдою жизни всегда прекрасно и потому должно быть красивым.
Ленин ценил «Мать» очень высоко, считая появление ее крупным событием, а недостатки видел больше всего в идеализации революционеров-интеллигентов.
Горький однажды рассказывал Ленину, какое впечатление произвели на него немецкие социал-демократы. Будучи в Берлине, Горький виделся с Бебелем, Каутским, Карлом Либкнехтом, Розой Люксембург и другими. Понравились Горькому только Либкнехт и Роза Люксембург. Что касается Бебеля, то, придя в его квартиру и увидя там массу подушечек, салфеточек, занавесочек, клеточек с канарейками и прочие атрибуты немецкой мещанской обстановки, Горький сразу обозлился и держал себя по отношению к Бебелю довольно сухо…
За ужином против Горького за большим обеденным столом сидела старушка, жена Бебеля, и оживленно разговаривала о чем-то с толстым, равнодушным Зингером.
Горький спросил меня, о чем она говорит, а в это время жена Бебеля рассказывала Зингеру о том, как теперь дороги цыплята, что ее Август ничего другого, кроме цыплят, кушать не может и как сегодня ей посчастливилось купить пару цыплят очень хороших и очень дешево.
Узнав тему их разговора, Горький даже крякнул от удивления и громко вздохнул, испугав этим старика Бебеля.
Рассказы Горького о 1905 годе, о революции в Москве не произвели впечатления на вождей немецкой социал-демократии. Его слушали вежливо, но скептически. Горький сразу же почувствовал это, замолчал и, к великому удивлению присутствующих, тотчас же после ужина стал прощаться, торопясь уйти.
Когда Горький в комических тонах так, как только он один умел рассказывать, передавал Ленину об этих визитах к немецким социал-демократам, Ленин хохотал до слез и без конца выспрашивал у него о все новых и новых подробностях.
Очень интересовался Ленин встречами Горького с английскими писателями. Горький познакомился с Бернардом Шоу, виделся с Г. Уэллсом, с которым встречался еще в бытность свою в Америке, и с другими менее известными писателями, но говорил он об этих своих встречах неохотно — он весь был поглощен впечатлениями съезда и встречами с русскими товарищами.
* * *
В Лондоне Ленин дал Горькому обещание приехать на Капри после того, как будут закончены дела по съезду, и сдержал свое обещание3.
Встречая его, Горький волновался, как мальчик. Ему страстно хотелось, чтобы Ленину понравилось у него, чтобы од отдохнул и набрался сил.
Ежедневная рыбная ловля на море ни того, ни другого не укачивала, давала им возможность беседовать друг с другом без помехи — на лодке с ними были только рыбаки-каприйцы да я.
Горький рассказывал Ленину о Нижнем Новгороде, о Волге, о своем детстве, о бабушке Акулине Ивановне, о своей юности и своих скитаниях. Вспоминал отца. Много говорил о дедушке.
Ленин слушал его с огромным вниманием, блестя прищуренными по привычке глазами, и раз как-то сказал Горькому:
— Написать бы вам все это, батенька, надо! Замечательно поучительно все это, замечательно…
Горький сразу осекся, замолчал, покашлял, смущенно и невесело сказал:
— Напишу… Когда-нибудь.
Горький с увлечением показывал Ленину Помпею, Неаполитанский музей, где он знал буквально каждый уголок. Они ездили вместе на Везувий и по окрестностям Неаполя.
Горький удивительно рассказывал. Он умел двумя-тремя словами нарисовать пейзаж, обрисовать событие, человека. Это его свойство особенно восхищало Ленина. Со своей стороны, Горький не переставал восхищаться четкостью мысли и яркостью ума Владимира Ильича, его умением подойти к человеку и явлению прямо, просто и необыкновенно ясно.
Мне кажется, что именно с того времени Ленин нежно полюбил Горького. Не помню случая, чтобы Ленин сердился на него.
Горький любил Ленина горячо, порывисто и восхищался им пламенно.
Уезжая в Париж, Владимир Ильич твердо обещал снова приехать на Капри вместе с Надеждой Константиновной. К сожалению, это обещание не было полностью исполнено, во второй раз он приехал на Капри, но без Надежды Константиновны и очень ненадолго.
В то время на Капри жили А. В. Луначарский, А. А. Богданов, В. А. Базаров, приехал из Берлина по делам издательства И. П. Ладыжников, старый друг и товарищ наш.
Еще когда мы шли от фуникулера до виллы Бэдус, на которой тогда жили, Алексей Максимович заговорил с Владимиром Ильичей о той горячей привязанности, которую питает к нему, Ленину, Богданов, о том, что Луначарский и Богданов изумительно талантливые, умные люди…
Владимир Ильич посмотрел на Алексея Максимовича сбоку, прищурился и очень твердо сказал:
— Не старайтесь, Алексей Максимович. Ничего из этого не выйдет.
Богданов, Базаров и Луначарский неоднократно делали попытки найти пути соглашения с Владимиром Ильичей, но от разговоров на философские темы Владимир Ильич, для которого ясна была полная бесполезность какой-либо дискуссии на данной стадии расхождения, определенно и твердо уклонялся, сколько ни старались втянуть его в такие беседы, в том числе и Алексей Максимович. А ему так хотелось понять суть разногласий, так глубоко волновало его резкое расхождение между товарищами.
В этот приезд Владимира Ильича редко удавалось Алексею Максимовичу побыть наедине с ним — мешали посторонние люди.
Пробыл Владимир Ильич на Капри всего несколько дней, и после его отъезда у Горького было грустное настроение, с которым он долго не мог справиться.
[1] Еще одна встреча состоялась в Гельсингфорсе на квартире В. М. Смирнова в январе 1906 г. (письмо М. Ф. Андреевой литературоведу И. С. Новичу от 16 апреля 1951 г. хранится у адресата). — Ред.
- Эти воспоминания печатались в ряде газет и сборников. Публикуемый текст воспроизводится по сборнику «М. Горький в воспоминаниях современников», М., 1955, стр. 43–48. Авторизованная машинопись воспоминаний под названием «Три встречи», датированная мартом 1941 г., хранится в Архиве А. М. Горького. Оттуда нами дополнительно, включено описание встреч Горького с Лениным на квартирах у К. П. Пятницкого и Е. Ф. Крит. Об этих встречах см. также сб. «Ленин в Петербурге», Лениздат, 1957, стр. 73, 81, 95. ↩
Чтобы сколько-нибудь улучшить питание наших товарищей… — Многие делегаты V съезда РСДРП в своих воспоминаниях пишут о том, как Андреева, приглашенная на съезд в качестве гостьи, заботилась об их быте. В частности, Е. Горячева рассказывает:
«Во время перерывов был организован буфет, а около буфета часто угощали пивом, это организовала Мария Федоровна Андреева (жена Максима Горького). Она, приглашая выпить кружку пива, говорила полушутя, полусерьезно: “Угощаю пивом только большевиков”, и меньшевики проходили мимо, с завистью поглядывая на кружки с пивом.
Мария Федоровна Андреева произвела на меня очень хорошее впечатление, это была красивая, ласковая, внимательная женщина. Как-то в один из перерывов съезда она подошла ко мне и участливо сказала: “Товарищ, вы очень тепло одеты. Вам жарко в драповом пальто. Надо купить вам что-либо полегче, а ваше пальто я переправлю вам домой, в Россию”. Я ее очень благодарила за внимание ко мне. На следующий день я купила летнее пальто. А мое демисезонное пальто Мария Федоровна действительно отправила ко мне домой в Орехово-Зуево. Мария Федоровна часто со мной беседовала, спрашивала, откуда я, где работаю и кем. И когда узнала, что я ткачиха фабрики Морозова и что мне всего 19 лет, была со мной особенно ласкова». («Орехово-зуевская, правда», 26 июня 1957 г.)
В мемуарной литературе о V съезде партии встречается немало высказываний о тесной связи Горького и Андреевой с В. И. Лениным. В частности, Дм. Бассалыго приводит любопытный эпизод. В столовой, расположенной по соседству с помещением, где происходил съезд, сидели за одним столиком В. И. Ленин, Горький и Андреева. Он был приглашен к ним. Завязался оживленный разговор.
↩«В это время к Марии Федоровне Андреевой, — вспоминает Бассалыго, — подошел хозяин столовой и о чем-то по-английски стал говорить. Когда он ушел, Мария Федоровна сказала:
— Меня просят сообщить, когда в столовую придет русский писатель Горький. Хозяин намерен сфотографировать известного русского писателя в своей столовой. Фотография с надписью “Здесь обедает знаменитый русский писатель Максим Горький” будет выставлена на витрине его заведения. Эта своеобразная реклама сделает столовую популярной и тем самым поможет хозяину стать… миллионером!
Выслушав все это, Владимир Ильич разразился таким веселым, заразительным смехом, что и мы все расхохотались». (Д. Бассалыго, Незабываемые встречи, «Октябрь», 1956, № 4.)
- … Ленин дал Горькому обещание приехать на Капри… — В. И. Ленин гостил на Капри дважды: несколько дней в 1908 г., в апреле между 10 и 16 (23–29), и в 1910 г., в июне с 18 по 30 (1–13 июля). Из–за ошибки памяти Андреева отнесла к 1910 г. некоторые события, связанные с приездом В. И. Ленина на Капри в 1908 г. ↩
