Две звезды две светлых повести
В своей любви как в невесомости
Два голоса среди молчания
В небесном храме звёзд венчание.
Савва
Савва Морозов родился 3 (15) февраля 1862 г. в старообрядческой семье, и был купцом всего лишь в третьем поколении. Его дед, Савва Васильевич Морозов, родился крепостным, но сумел стать крупнейшим фабрикантом. Предприимчивый крестьянин открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Ему везло. За 17 тысяч рублей — огромные по тем временам деньги — Савва получил «вольную» и вскоре был зачислен в московские купцы первой гильдии. Своим сыновьям он завещал четыре крупные фабрики.
С 40-х годов XIX века мануфактурой стал руководить его сын Тимофей. Наследник решил взять под свой контроль весь производственный цикл: чтобы не зависеть от импортных поставок, он купил землю в Средней Азии и начал разводить там хлопок, модернизировал оборудование, заменил английских специалистов на молодых выпускников Императорского технического училища. В московских деловых кругах Тимофей Саввич пользовался огромнейшим авторитетом.
В отличие от своего отца, Тимофей был обучен грамоте и, хотя сам «университетов не заканчивал», часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения и на издательские дела. Что не мешало ему быть настоящим «кровососом»: зарплату своим рабочим он постоянно снижал и изводил их штрафами. Строгость и жесткость в обращении с подчиненными он считал лучшим способом управления. На мануфактуре даже была своя полиция.
7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась двухнедельная забастовка рабочих, вошедшая в историю как «Морозовская стачка» — это было первое организованное выступление рабочих. Когда судили зачинщиков волнений, гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики. Растерялся Тимофей Саввич, упал на ровном месте — как нарочно перед самой скамьей подсудимых. После суда месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком: производственные дела отказался вести напрочь и переписал имущество на жену.
Савва Второй
Будущий капиталист и вольнодумец Савва Морозов воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. Хозяйка дома Мария Федоровна была чрезвычайно набожная и властная, любое ее слово было законом для домочадцев.
По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, Савве и Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась младшему Сереже. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи, но это было не единственное чудачество хозяйки: она не пользовалась электрическим освещением, чуралась литературы, театра, музыки, считая все это бесовской силой.
Тем не менее, перемены неумолимо вторгались в эту прочно устоявшуюся старообрядческую жизнь. Восьмерых детей Морозовых гувернантки обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Применялись при этом веками испытанные «формы воспитания» — за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль нещадно драли. Савва не отличался особым послушанием. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда.
Окончив гимназию, в 1881 г. Савва поступил на естественное отделение физико–математического факультета Московского университета и получил дипломом химика. Написал значительную работу — исследование о красителях, общался с Менделеевым. В 1885–1887 годах изучал химию в Кембриджском университете, знакомился с организацией текстильного дела на английских фабриках. В 1887-м, после морозовской стачки и болезни отца, вынужден был вернуться в Россию и принять управление делами. Было Савве тогда 25 лет.
В делах производственных Савва не мог не зависеть от матери. По сути, он был совладельцем–управляющим, а не полноправным хозяином. Но «Савва Второй» не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную энергию и большую волю. Сам о себе говорил: «Если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну».
– Пришлось мне попотеть, — вспоминал потом Савва Тимофеевич. — Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать.
Он выписал из Англии новейшее дорогое оборудование. На мануфактуре были отменены штрафы, повышена зарплата, построены новые бараки. Морозов ввёл оплату по беременности женщинам–работницам. Имел своих стипендиатов в технических вузах страны, а некоторые из его стипендиатов обучались за границей. Морозовские рабочие были более грамотны, чем рабочие других российских промышленных предприятий. Тимофей Саввич топал на сына ногами и ругал его социалистом. А Мария Федоровна втайне гордилась сыном: Бог не обделил его ни умом, ни хозяйской сметкой. Хотя и сердилась, когда Савва распоряжался сначала по–своему, как считал нужным, и лишь затем подходил: «Вот, мол, маменька, разрешите доложить…»
К концу 1890-х годов дела в «Товариществе» шли блестяще. Морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае!
Савва принадлежал к поколению «новых» московских купцов. В отличие от родоначальников семейного бизнеса, молодые купцы имели прекрасное европейское образование, художественный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы занимали их ничуть не меньше проблемы зарабатывания денег.
Супруга
Помимо своих производственных побед, Савва одержал одну скандальную победу на любовном фронте. В Москве он наделал много шума, влюбившись в жену своего двоюродного племянника — Зинаиду.
Лето 1886 года, средний сын Викулы Елисеевича Сергей Викулович просватал и женился на дочери орехово–зуевского купца Зинаиде Григорьевне Зиминой, красавице, которой было только 16 лет. Зинаида Григорьевна в своих воспоминаниях писала, что она очень хорошо относилась к Сергею, но больше как к другу. Саввы на свадьбе не было, потому что он был в Кембридже. И вот он приезжает летом в Мисхор и видит своего племянника и молодую его жену, которая ему очень нравится. Он влюбляется страшно и все лето уговаривает ее уйти от Сергея и выйти за него замуж. Она пишет в своих дневниках–воспоминаниях, что она, будучи от природы не плаксивой, все лето проплакала, потому что она действительно очень полюбила Савву, и Сережу ей жалко было — он и так человек нервный, а еще и такой удар. Но через год все–таки она ушла от Сергея и в 1887 году Савва Тимофеевич купил дом на Большой Никитской, 43, и в 1888 году состоялась их свадьба. При этом был страшный скандал был — две старообрядческие семьи — у племянника увести жену… Матушка Саввы Тимофеевича Мария Федоровна, дама с жестким характером, сказала: «Первый жених в стране, а кого взял — разведенную, да еще и Зимину».
А для старообрядцев это было просто немыслимо! Савва пошел на чудовищный скандал и семейный позор — и свадьба состоялась.
Морозовым везло на властных, умных и честолюбивых жен. Зинаида Григорьевна была именно такой. Она обожала роскошь, старалась иметь только «самое–самое»: если туалеты — то самые немыслимые, если курорты — то самые модные и дорогие. Муж потворствовал всем ее прихотям. По отношению же к себе Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп (матушкины уроки не пропали даром!): дома ходил в стоптанных туфлях, да и на улице мог появиться в заплатанных ботинках.
Надменная, вся увешанная жемчугами, Зинаида Григорьевна сверкала в обществе и превратила свой дом в светский салон. Чередой шли вечера, балы, приемы… Морозова была постоянно окружена светской молодежью, офицерами. Особым ее вниманием пользовался А. А. Рейнбот, офицер Генштаба и светский лев. Савва на женины дела смотрел сквозь пальцы: обоюдная бешеная страсть скоро переросла в отчуждение.
Любовь и революция
Ведя строгий счет каждому целковому, Савва не скупился на тысячные расходы ради хорошего, по его мнению, дела. Это были времена, когда синонимом слова «меценат» было «благодетель», а не «спонсор». Настоящему меценату, истинному благотворителю не нужна в качестве компенсации реклама, позволяющая сегодня с лихвою возместить затраты.
Савва Тимофеевич давал деньги на издание книг, жертвовал Красному кресту, но его главный подвиг — финансирование МХАТа. Только строительство здания театра в Камергерском переулке обошлось Морозову в 300 тысяч рублей.
В 1898 году МХАТ поставил спектакль «Царь Федор Иоаннович» по пьесе А. Толстого. Савва Морозов, случайно заехав вечером в театр, пережил глубокое потрясение и с тех пор стал горячим поклонником театра.
Морозов не только щедро жертвовал деньги — он сформулировал основные принципы деятельности театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.
В 1898 году Константин Сергеевич Станиславский с Немировичем–Данченко решили создать МХАТ — Московский художественный театр, новый театр. Они пришли к Варваре Алексеевне, самой большой меценатке среди Морозовых, Варвара Алексеевна сказала, что на театр она деньги не даст, она дает деньги только на лечение и на учение, а это развлечение — так что идите к детям. Станиславский и Немирович–Данченко были знакомы с Саввой Тимофеевичем, они пришли к нему, увлекли его этим делом, он вложил деньги.
Там он и встретил Марию.
Мария
«Из взбитых сливок нежный шарф…
Движенья сонно–благосклонны,
Глаза насмешливой мадонны
И голос мягче эха арф»
Какая же женщина так пленила Сашу Черного, кому он посвятил строки этой «Почтительной акварели»? В начале стиха стоят таинственные инициалы «М. Ф.». За ними скрывается многогранная и необъяснимая в своих страстях и поступках Мария Федоровна Андреева. Для поклонников театра она — знаменитая актриса МХТ, для ценителей творчества Горького — любимая женщина, гражданская жена, друг и секретарь писателя, для старых большевиков — член партии с 1904 г., «верный солдат революции» и «товарищ Феномен»; такая разноплановая и разноликая, что по событиям ее жизни можно написать не один авантюрно–приключенческий роман.
Ее жизни хватило бы не на одну историю. Известнейшая актриса и сотрудник Внешторга, светская львица и пламенная революционерка, авантюристка и преданная подруга великого писателя, героиня лирических стихотворений и жизненных драм — как все это совмещалось в одной женщине, пусть даже такой талантливой, как Мария Федоровна Андреева, не понятно ни современникам, ни историкам. Но хотя Мария Федоровна и блистала везде, куда заносила ее судьба, главным ее талантом называли красоту, перед которой не мог устоять никто…
Исследователи видят ее образ в героинях Алексея Толстого — по–детски правильной Мальвине и трагической Даше Телегиной из «Хождений по мукам» с ее проклятой красотой, — ее черты угадывают в героинях Максима Горького и булгаковской Маргарите. Ее рисовали Иван Крамской и Илья Репин, а Лев Толстой говорил, что Мария Федоровна «не только актриса чудесная, но и человек превосходный»
Родилась Мария Федоровна в семье артистов Александринского театра; ее мать, сирота, росла под опекой приемной бабушки из немок, воспитывалась в хореографическом училище, но, закончив драматическое отделение, была принята в труппу Александринского театра; ее отец из обедневших дворян Харьковской губернии пяти лет вместе с братом был привезен в Петербург и помещен в приют для офицерских детей в Царском Селе, откуда перешел в Морской корпус, где учился вместе с будущими художником и писателем Верещагиным и Станюковичем. Выйдя в гардемарины, он ушел в актеры, к ужасу его богатых родных. Очевидно, здесь решающую роль сыграла юная актриса, которую он увидел на сцене в Кронштадте.
«То, что отец, увидев блестящую красавицу, влюбился в мою мать на всю жизнь пламенно и верно, — не удивительно, — пишет Мария Федоровна. — Но что мать моя, окруженная поклонением самой блестящей молодежи Петербурга, воспитанная бабушкой в таких взглядах, что надо выйти замуж за богатого и прочно устроенного человека, влюбилась в моего отца, человека без всяких средств и совсем неустроенного, — можно объяснить только очень хорошими и прочными свойствами ее душевного склада».
«Шесть лет продолжалась борьба молодых со старшими», — пишет Мария Федоровна. Что бабушка была против — ясно, но и родные отца находили, по тем временам, что женитьба на настоящей актрисе равносильно браку с женщиной легкого поведения. Лишь тогда, когда актера из гардемаринов приняли в Александринский театр, бабушка уступила: верно, судьба.
Федор Александрович Федоров–Юрковский более преуспел не как актер, а режиссер, он станет главным режиссером Александринского театра, у которого дома бывали Менделеев, Островский, Станюкович, Крамской, Репин, Варламов, Давыдов, Стрепетова, Савина… В 1889 году Федоров–Юрковский для своего бенефиса выбрал пьесу «Иванов» — в ту пору еще никто, и сам Чехов не верил, что из него выйдет драматург. С того времени, вероятно, Чехов очень хорошо относился к отцу Марии Федоровны и с нею был близко знаком.
В их доме часто бывали видные ученые, писатели, артисты, художники. Все жили интересами театра, и судьба Машеньки была предопределена от рождения. К тому же она была прехорошенькой. Отец пытался воспитывать дочь в строгости, «требовал одевать в самые некрасивые платья», заставлял наголо состригать прекрасные рыжевато–каштановые кудри и приучал к домашнему труду. Но воспитательные эксперименты родителя сходили на нет, лишь только за ним закрывалась дверь. Бабушка, бездетная тетка и мама баловали свою красавицу как только могли. Милое детское личико рисовали Крамской и Репин — Илья Ефимович писал Машу в восемь, десять и в двенадцать лет. А когда ей исполнилось пятнадцать, она стала его моделью для донны Анны к иллюстрациям «Каменного гостя» Пушкина.
Юная красавица, окончив гимназию и драматическую школу, начала свою сценическую деятельность в 1886 г. в казанской антрепризе Медведева. Она была создана для театра: бархатный чарующий голос, пленительная грация точеной фигурки, яркий темперамент и вкрадчивая чувственность — все в ней было естественно и завораживало. А глаза искрились, словно драгоценные камни, которыми ее вместе с букетами цветов осыпали поклонники, льстя себя надеждой на благосклонность юной примадонны. Но Машенька была умной девушкой, цену себе знала, на легкий флирт не разменивалась и в спутники жизни выбрала действительного статского советника, впоследствии главного контролера Курской и Нижегородской железных дорог и статского генерала, Андрея Алексеевича Желябужского. Супруг был старше на 18 лет, но обладал приличным капиталом и покладистым характером. А главное, он был не против работы Машеньки в театре, так как и сам состоял членом Общества искусства и литературы и членом правления Российского театрального общества.
Ведение домашнего хозяйства, рождение сына Юрия (1888 г.) и дочери Екатерины (1894 г.) стали для молодой избалованной женщины серьезным испытанием, отдаляя возможность играть на профессиональной сцене. В Казани ей приходилось довольствоваться любительскими постановками. По счастью, Андрей Алексеевич получил новое назначение в Тифлис, где супруги вступили в Артистическое общество, которое объединяло лучшие театральные силы города. Они вместе выступали на сцене местного театра под общим псевдонимом Андреевы, который Мария Федоровна оставила за собой на всю жизнь.
Именно в Тифлисе взошла ее артистическая звезда. Местный театр трещал от поклонников. Темпераментные южные мужчины были опьянены ее божественной красотой и голосом.
Мужчины не давали прохода ей, по вечерам устраивая в театре овации. Один из них до того разошелся в комплиментах, что, произнеся витиеватый тост в честь актрисы, осушил до дна свой бокал и… съел его. «Ведь после этих слов никто уже не посмеет пить из него», — пояснил он, дожевывая хрусталь. Ревнивый муж с немалым трудом добился перевода в Москву.
Он полагал, что его импульсивную, взбалмошную по натуре жену смогут удержать рамки московского высшего общества. Как же он заблуждался!
Москва сразу наполнилась слухами о прелестной и талантливой актрисе. И следует отметить, что на сцене Мария Федоровна и впрямь была царицей. Свое театральное мастерство она шлифовала постоянно, окончила Московскую консерваторию. Ее учителем и партнером на сцене Общества искусства и литературы стал Константин Сергеевич Станиславский.
Казалось, что еще нужно женщине — любовь зрителей, восторженная пресса, богатый респектабельный дом, муж, получающий чины, награды и удовлетворяющий любой каприз. Высокопоставленный светский круг общения. Слава. Признание. Богатство. Сама великая княгиня Елизавета Федоровна писала портрет Андреевой. Но всего этого оказалось мало не знающей угомону душе. Семейное счастье оказалось недолговечным. Муж встретил и полюбил другую женщину, да и сама Андреева не осталась равнодушной к репетитору сына Дмитрию Ивановичу Лукьянову. Позже она скромно написала в мемуарах: «Еще в 1896 году я перестала быть женою Андрея Алексеевича Желябужского. Причины нашего разрыва были на его стороне. Я сказала ему, что соглашаюсь жить с ним в одном доме как мать своих детей и хозяйка — ради детей».
Внешне все оставалось благопристойно и вполне респектабельно: роскошная квартира, дорогие наряды и блеск драгоценностей, которые так любила Мария Федоровна. Счастливая жизнь светской женщины. Никто из друзей не подозревал, что она увлечена другим мужчиной и серьезно разделяет его революционные интересы. Андреева, со свойственной ей страстностью, включилась в подпольную работу ставропольского студенческого землячества. Свободные от сцены вечера проводила в спорах на политические и философские темы. Переводила с немецкого и тщательно изучала «Капитал» К. Маркса. Партия большевиков очень нуждалась в таком «товарище» с огромными светскими связями, и вскоре Андреева стала выполнять поручения Московского социал–демократического центра по хранению и транспортировке нелегальной литературы, принимала участие в работе Красного Креста. Пользуясь своими многочисленными знакомствами, она взяла на себя «легализацию подпольщиков, снабжение их документами и трудоустройство».
А. Л. Желябужский, племянник по мужу М. Ф. Андреевой, вспоминал: «Усерднейшим помощником Марии Федоровны в этом деле, жертвовавшим очень большие суммы, был Савва Тимофеевич Морозов — большой друг Марии Федоровны, относившийся к ней с почти благоговейной преданностью… Этот странный, по существу очень одинокий человек с неудачно сложившейся жизнью, вечно мучимый сложнейшими противоречиями не только мировоззренческого, но и личного характера, которые привели его к резкому конфликту с семьей и психическому заболеванию, был всей душой привязан к Марии Федоровне — это было подлинное преклонение. Просьбы ее были для него законом, тем более он твердо знал — они не касались ее личных интересов. Средства шли исключительно на революционные цели. Бескорыстие Марии Федоровны просто поражало его. Он называл ее «нелепой бессребреницей» и пророчил ей «смерть под забором». Савва Тимофеевич в нашем доме бывал часто. Он появлялся иногда с утра, еще до выхода Марии Федоровны. Прохаживался мелкими шажками по столовой и, попыхивая папироской, которую держал смешно зажатой в пухлых пальцах маленькой, почти женской руки, он переговаривался с Марией Федоровной через дверь ее комнаты, сообщая ей последние новости. В нем была какая–то совершенно не вязавшаяся с его ультракупеческой внешностью непосредственность. Небольшого роста, весь какой–то одутловатый, цвет скуластого лица нездорового багрового оттенка, глазки маленькие, жесткая щетинистая бородка и такие же, коротко подстриженные усы — неказист на редкость, а смех по–детски непосредственный, заливистый…
И смена настроений такая же неожиданная: то светлел, то мрачнел по непонятным для окружающих причинам. Иногда вдруг поднимался, молча целовал руку Марии Федоровны и уходил, забывая проститься с присутствующими.
К этому времени относится и сближение Марии Федоровны с Горьким. Знакомство с ним произошло, как известно, в 1900 году во время поездки Художественного театра в Ялту.
В Московском Художественном театре 31 декабря 1903 года состоялся новогодний банкет. Фабрикант С. Т. Морозов у буфета беседовал с Сашей Тихоновым. А. Н. Тихонов впоследствии станет писателем Александром Серебровым и расскажет в своей книге «Время и люди» следующий эпизод: «Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав:
— Тихоныч, милый, спрячьте это пока у себя… Мне некуда положить.
Мария Федоровна, актриса театра, красивая, в открытом белом платье, протянула мне согнутые вчетверо листы разлинованной бумаги. Это был подлинник недавно написанной Горьким поэмы «Человек».
После заключительных строк поэмы следовала адресованная Андреевой приписка о том, что у автора поэмы — крепкое сердце, из которого Андреева может сделать хорошие каблучки для своих туфелек.
Я взглянул на Андрееву. У нее было счастливое лицо.
Савва взял у меня рукопись и тоже прочитал последнюю страницу.
— Так… Так… Новогодний подарок! Влюбилась?
Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца».
Сорокалетний Савва Тимофеевич не зря заволновался, охваченный ревностью, — вскоре Андреева стала «гражданской женой» Максима Горького (они были ровесниками и их многое сближало). Их сближение произошло на глазах высшего общества, но так как они были известными личностями, то произошел расклад в общественном мнении. М. Ф. Андреева о первой встрече с Горьким сообщает: «И вдруг из–за длинных ресниц глянули голубые глаза, губы сложились в обаятельную детскую улыбку, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостно екнуло сердце». Так начиналась любовь!
Но Савва Тимофеевич продолжал Андрееву боготворить.
Однажды мудрый Станиславский, все видевший и понимавший, написал Андреевой: «Отношения Саввы Тимофеевича к Вам исключительные. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву».
А что же Савва Морозов? Нормальный капиталист тут же бросил бы изменившую ему возлюбленную. Даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов всё-равно трепетно о Марии Федоровне заботился. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перитонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов. Ей он завещал страховой полис на случай своей смерти. После гибели Морозова Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей.
История этого полиса, да и он сам до сих пор остаются камнем преткновения для историков. Многие говорят, что именно он стал причиной преждевременной смерти Саввы Морозова. Была опубликована книга самой Андреевой, в которой приводиться ее письмо другу Горького Н. Е. Буренину от 17 августа 1938 г.: «… Морозов считал меня «нелепой бессребреницей и нередко высказывал опасение, что с моей любовью все отдавать я умру когда–нибудь под забором нищей, что обдерут меня как липку и чужие и родные. Вот поэтому–то, будучи уверен в том, что его не минует семейный недуг — психическое расстройство, — он и застраховал свою жизнь на 100 000 руб. на предъявителя, отдав полис мне».
Многие обстоятельства смерти–самоубийства Саввы Морозова до сих пор не ясны. Прежде всего, по воспоминаниям жены и доктора, которые приехали в Канны вместе с Савой Морозовым, ничего не предвещало трагической развязки и Канны явно шли на пользу русскому меценату. Это произошло 26 мая 1905 года на Лазурном берегу, уже тогда модном месте отдыха богемы и толстосумов со всего света. В Каннах, в номере фешенебельной гостиницы «Рояль–отель», Савва морозов был найден мертвым. Он умер от пистолетного выстрела в грудь
Версии убийства Саввы Морозова существуют и разрабатываются и по сей день. Это и самоубийство, и убийство женой, и смерть от рук преследователей–большевиков, и даже инсценировка собственной смерти, для того чтобы начать новую жизнь под новым именем.
Но мне кажется, что он просто устал. Устал от жизни.
А Мария.. Для нее после октябрьских событий 1917 года начался новый период.. Назначенная комиссаром театров и зрелищ союза коммун Северной области, куда входил и Петроград, она развила бурную деятельность. Открытие и закрытие театров, продовольственные пайки и жилье для актеров, новые революционные пьесы — вот круг ее забот этого времени. На личную жизнь времени практически не оставалось. Хотя она и приезжала временами к Горькому, который в этот период жил под Берлином, но их отношения постепенно становились просто дружескими.
Андреева была одним из инициаторов создания в Петрограде в 1918 году Большого драматического театра. Играла в этом театре с 1919 по 1926 год.
В 1919 году по рекомендации Красина и Горького была назначена комиссаром Наркомвнешторга по Петрограду.
В период с 1919 по 1921год — зам. комиссара просвещения по художественным делам в Петрограде.
В 1931 году Андрееву назначили директором Дома ученых в Москве. Благодаря её энергии и организаторским способностям Дом ученых быстро завоевал авторитет среди интеллигенции. Она руководила Домом ученых до 1948 года (в тот год ей исполнилось восемьдесят лет), пережив вместе с ним войну и эвакуацию.
Существует предположение о том, что Мария Андреева стала прообразом Маргариты в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
Скончалась Мария Федоровна Андреева 8 декабря 1953 года в Москве. В конце жизни она написала воспоминания, которые были изданы в 1961 году.
