1
Наступил октябрь 1917 года. Торжествовала победу Великая социалистическая революция. Однако новое нарождалось в напряженной борьбе. И не только с открытыми врагами революции, а и в борьбе с привычным, закоснелым в сознании человеческом.
В Петрограде, пожалуй, больше, чем в других городах страны, с особенной силой происходил процесс расслоения художественной интеллигенции. Слишком долго искусство опекалось здесь придворными меценатами, приспосабливалось к придворным вкусам и требованиям. Недаром в предреволюционное время «артист императорских театров» звучало как почетное звание.
Не удивительно, что в обстановке блокады, интервенции, гражданской войны театральное хозяйство в Петрограде претерпевало разруху. Театры почти полностью бездействовали, труппы их распались.
В этих сложных условиях Мария Федоровна Андреева получает назначение быть комиссаром театров и зрелищ Петрограда — Союза коммун Северной области.
Начинать приходилось «с нуля». Требовались гигантские усилия, чтобы собрать воедино и организовать на совершенно новых началах то, от чего, по существу, сохранились только жалкие остатки.
Даже знаменитый Александринский театр, на сцене которого прежде выступали лучшие артистические силы, фактически не существовал. Значительная группа актеров–александринцев перекочевала в захолустный тогда город Петрозаводск. Что поделать! В Петрограде царили голод и холод, а в провинции можно было еще продержаться…
Мария Федоровна принялась за работу горячо, с душой и, как говорится, засучив рукава. Прежде всего занялась собиранием распыленных артистических сил. В короткое время она сплачивает вокруг себя выдающихся актеров, таких, как Ю. М. Юрьев, Н. Ф. Монахов, В. В. Максимов, В. Р. Гардин, Н. В. Петров и многих других.
Нарком просвещения А. В. Луначарский вскоре получает из Петрограда от комиссара театров смету на содержание образцовой драматической труппы, составленную из корифеев русской сцены.
К работе в театре Мария Федоровна привлекает и поэта А. А. Блока. Вот ее примечательно–обаятельное обращение к поэту: «Извиняюсь за бланк — нет под рукой другой бумаги. Позвольте мне назвать Вас — дорогой Александр Александрович.
Ваше письмо еще больше убедило меня, что наши радости по поводу Вашего согласия встать во главе Большого драматического театра были верны.
Вот именно то, что Вы говорите о нем, то–то и дорого! А где надо будет рубить узлы, посылайте меня, буду верной помощницей Вам, и не только пока я комиссар — ведь все равно актрисой в этом театре я осталась бы во всяком случае.
И не надо, чтобы Вы уходили с головой в какое бы ни было большое и нужное дело. Вы божьей милостью поэт, будничную работу будут делать другие, но Ваше присутствие внесет ту чистоту и благородство, которые дороже всего. Простите, что пишу Вам так прямо и бесцеремонно, но в таком деле, о каком мы сейчас говорим, надо быть до конца честным и правдивым, вот почему я это себе позволяю, без обиняков и реверансов».
Сколько чуткого внимания, заботы и одновременно деловитости в этих простых, мужественных словах!
И действительно, надежды Андреевой вполне оправдались: поэт своим присутствием внес в театр ту чистоту и благородство, «которые дороже всего».
Кстати, не только простой бумаги не было в те времена у комиссара театров, но порой не имелось и простых… чернил. «Извините за карандаш, но у меня нет чернил, увы!» — пишет Мария Федоровна из Петрограда артисту А. И. Южину.
Мария Федоровна умела необычайно располагать к себе людей с первой минуты. А если прибавить к тому огромный такт и настойчивость, то делается понятным, каким образом она быстро достигала больших успехов в восстановлении театрального дела в тяжелые годы разрухи.
…Поздняя осень. Хлопья снега перемежаются с дождем. Петроградские улицы не убираются, покрыты леденеющей кашей. Мокро, скользко, холодно.
Шлепая по грязи, подняв воротник пальто, переходит улицу режиссер Н. В. Петров — руководитель группы «александрийцев», перебравшихся в Петрозаводск.
— Николай Васильевич! Николай Васильевич, погодите! — окликает чей–то голос из остановившегося посреди улицы автомобиля.
— Кто меня зовет? — Петров подошел к фыркающему и чихающему автомобилю: суррогатное горючее давало себя знать.
— Входите в машину! — Приветливое лицо комиссара театров показалось из открытой дверцы, — Побеседуем на интересную тему. Затеваем большое, важное дело…
Тут же на площади, в автомобиле, состоялся деловой разговор.
— Приглашаю вас заведовать художественной частью отдела театров и зрелищ, — сказала Андреева.
— А что, Мария Федоровна, отдел уже сформирован? — спросил Петров.
— Пока что есть двое нас и машина… — рассмеялась Андреева.
Петров объяснил, что, как руководитель труппы, он не считает себя вправе покинуть товарищей в Петрозаводске.
— Во всяком случае, если что–нибудь потребуется, обращайтесь ко мне. Помните, я ваш прямой начальник… — с обаятельной улыбкой сказала на прощание Андреева.
«Александрийцы» вскоре убедились в действенности помощи комиссара театров. Наступление белофиннов заставляло их эвакуироваться в какую–то глушь. Но Андреева обеспечила переезд артистов в Петроград и создала для них Малый драматический театр, из которого впоследствии возник приобретший добрую славу театр «Вольная комедия».
Работала она по–хозяйски. Отлично зная театральное дело и людей, она продуманно формировала творческие коллективы, помогала отдельным артистам найти достойное применение своему дарованию.
Двухэтажный особняк в глубине двора на Литейном проспекте, ранее принадлежавший бежавшему за границу миллионеру — нефтепромышленнику Гукасову, стал притягательным центром художественной интеллигенции. Актеры, художники, музыканты с утра до позднего вечера толпились в комнатах отдела театров и зрелищ Петроградского Совета.
В особняке было не топлено — город находился на голодном пайке, — но каждый находил здесь теплый прием.
Изящный кабинет Андреевой, разделенный пополам тяжелой парчовой портьерой, походил на армейский штаб. Над большим письменным столом висела карта города, усеянная флажками и исчерченная разноцветными линиями. Хозяйка кабинета отмечала на ней возрождающиеся и вновь возникающие театральные, концертные, эстрадные, цирковые и другие культурные точки. День ото дня число их росло, и карта наглядно свидетельствовала, что труды «комиссара искусств» приносят богатые плоды.
2
В тяжелую, холодную и голодную зиму восемнадцатого года, в разгар гражданской войны, бывшие «императорские» театры в Петрограде только для школьников дали 126 спектаклей, для профессиональных союзов — 75 спектаклей и 339 — для Красной Армии. Еще больше спектаклей показали вновь созданные молодые театры.
А с наступлением лета работа развернулась вовсе необычайно. За летний сезон посещаемость зрелищных предприятий города выразилась в огромной цифре — свыше семисот тысяч человек…
В этих успехах бесспорна заслуга большевистского «комиссара искусств» Андреевой. Нельзя не согласиться с ее словами, сказанными в те дни:
«Несмотря на все промахи и недостатки, на все несовершенство достижений, можно смело сказать: немало сделано все–таки за это время в смысле приближения театра к народным массам».
И замечательны ее заключительные слова:
«Пусть же придет, победив все преграды на многотрудном и славном пути своем, новый творец, поэт и художник, пусть придет он, светлый, могучий и радостный, принять весь опыт прошлого, создавать новое великое искусство!»
Слова не расходились с делом. Мария Федоровна заботливо печется, как потом стали выражаться, о «кадрах» — артистах, музыкантах, художниках, рабочих сцены. И в грозные дни, когда интервенты и армия Юденича находились на подступах к Петрограду, когда для оборонных работ мобилизовывались все силы, «комиссар искусств» считает своим долгом обратиться в Комитет обороны укрепленного района с горячей просьбой освободить от мобилизации некоторых творческих работников.
Мотивы? Право, стоит вникнуть в эти отнюдь не казенные слова служебного отношения:
«Всем, кто хоть немного интересовался театром, отлично известно, что более, чем всякое другое предприятие, зависит от спаянности в работе, от навыка работать — наше театральное дело».
Андреева напоминает, что, если из труппы Мариинского театра оперы и балета, Большого драматического, Малого драматического, Большого оперного, Александрийского, Михайловского, Кронверкского театров взять лучших певцов, музыкантов, актеров, рабочих сцены, то «это будет грозить полным уничтожением театров на долгое время, может быть, даже на годы».
«Глубоко сознавая, как сейчас нужна оборона и защита чисто военная, — писала „комиссар искусств“, — я все–таки позволю себе просить о сохранении вышепоименованных театров, предприятий высокой культурной ценности.
…Прошу также о разрешении мне под строжайшую личную ответственность давать свидетельства об освобождении от окопных работ тем артистам и работникам, коим это грозит потерею работоспособности».
Надо было страстно любить искусство, глубоко понимать его роль в жизни народа и сознавать свою личную ответственность в порученном деле, чтобы с такой убежденностью бороться за его интересы.
В высшей степени примечателен и ценен другой документ — ответ В. И. Ленина на ходатайства Андреевой об освобождении арестованных. Короткий ответ, но удивительно показывающий принципиальную ленинскую позицию в этом вопросе и, с другой стороны, неизменную заботу Андреевой о судьбах творческой интеллигенции.
«… Меры к освобождению приняты. (Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики. Она способна, вся, помогать заговорщикам. Преступно не арестовывать ее. Лучше, чтобы десятки и сотни, интеллигентов посидели деньки и недельки, чем чтобы 10 000 было перебито. Ей–ей, лучше.) Лучшие приветы!
Ваш Ленин».
Андреева придерживалась четкой партийной линии в искусстве. Основным в ее работе был принцип — искусство служит интересам народа. «По естественным причинам старого строя человек массы был лишен возможности бывать в театре, — писала она в одной из статей. — И вот теперь мы должны этого массового зрителя приобщать к искусству, приобщать к театру, с которым он совершенно незнаком. Мы должны дать ему образцовый театр, насколько это позволяет сегодняшний день».
По инициативе Андреевой в театрах возник обычай некоторые спектакли начинать коротким вступительным словом. Она всячески добивалась, чтобы эти вступления были живыми, образными, интересными. Нарком просвещения А. В. Луначарский горячо поддержал начинание Андреевой и сам показал отличный пример — выступил перед спектаклями в Народном доме, на первых представлениях пьесы Горького «Зыковы» в драматическом театре и в оперном театре перед «Золотым петушком» Н. А. Римского–Корсакова.
В вопросах искусства Мария Федоровна неизменно проявляла твердость и принципиальность.
Одно время в Петрограде, да и в Москве, среди художников стало модным течение футуристов разных мастей — «левый блок». К празднованию первой годовщины Октября в Петрограде художники, именовавшие себя «комфутами», то есть коммунистами–футуристами, развесили свою кричащую продукцию на некоторых площадях и улицах города.
На митинге в Таврическом дворце Андреева выступила с резкой критикой «комфутов», но они не успокоились и стали повсюду жаловаться на административный нажим. Претензии их встретили неожиданную поддержку и сочувствие в Петроградском Совете.
Однако это не смутило Марию Федоровну. Она убежденно спорит и доказывает заблуждения «левого блока». В статье, опубликованной по этому поводу, она рьяно защищает реалистическое искусство от посягательств и покушений со стороны «Комфутов».
«Совершенно неосновательны претензии футуристов быть глашатаями революции, — писала Андреева в своей острой полемической статье. — Ведь революция наша не есть явление не помнящее родства. Ведь движущие силы революции накапливались исподволь, в глубинах того самого быта, от которого с презрением отворачивались футуристы. Вполне допускаю, что футуристы преисполнились восторга от революции. Но что из этого?»
И Андреева делает убедительный вывод: создать произведение искусства, отвечающее требованиям революции, может лишь тот, кто эту революцию в состоянии художественно осмыслить. А для этого необходима тесная связь с жизнью народа.
Множество сложнейших задач требовалось решать быстро и точно, чтобы направить искусство по верному руслу.
Все это делалось в сложной борьбе, в преодолении неожиданно возникающих трудностей. И случалось, что у Марии Федоровны опускались руки, что она теряла веру в себя, в свои силы.
В такие минуты тяжких сомнений она обращалась за советом и помощью к тому, кто неизменно служил ей примером и образцом в революционной борьбе.
«Не люблю жаловаться, — пишет Андреева Ленину, — но ведь поймите же — за эти два года сделана большая работа, создана организация, которую в деловом отношении признают исключительной по целесообразности и стройности, в смысле централизации управления, как здешние Комфин и Госкон, так и Наркомфин и Госкон, хотите — справьтесь. Подобралась группа хороших работников. Но явились влиятельные дамы… и все готово полететь к черту.
Во главе московского Тео стоит Вера Рудольфовна Менжинская — чудесный человек, отличный работник, но ведь она тоже не театральная деятельница, то же О. Д. Каменева — во главе Художественного отдела Московского Совета… О господи коммунистический! Бедное русское искусство, бедный русский чудом уцелевший было театр!
Ну, всего доброго, крепко жму Вашу руку…
Ваша М. Андреева».
Нотка усталости в этом письме смягчается чувством юмора, так свойственного сильной и богатой натуре Марии Федоровны. В следующем ее письме Владимиру Ильичу уже нет ничего указывающего на душевную слабость, наоборот, оно полно заботы о людях, и прежде всего о самом Ленине.
«Мне очень хотелось бы повидать Вас по–хорошему, — пишет Андреева, — когда можно было бы поговорить с Вами не о «делах», ради которых беспокоишь Вас и внутренне мучаешься, зная, как Вам все это должно надоедать, утомлять Вас своей сравнительной мелочностью. А тут еще прошлый раз Вы были бледноваты, будто похудели.
Неужели невозможно было бы приехать к нам хотя бы на неделю? А уж я бы Вас так спрятала, что… никто бы не знал, где Вы, половили бы рыбу на Новой Ладоге — разве не хорошо? Вы подумайте об этом хоть немного, пожалуйста».
Ленин отвечал Андреевой сердечным теплом. Горький рассказывает, как Владимир Ильич при встрече обратился к ней со словами утешения и убеждения:
«Что же делать, милая Мария Федоровна? Надо бороться. Необходимо! Нам тяжело? Конечно! Вы думаете: мне тоже не бывает трудно? Бывает — и еще как! Но посмотрите на Дзержинского, — на что стал похож он! Ничего не поделаешь! Пусть лучше нам будет тяжело, только бы одолеть!»
В первые годы революции Марии Федоровне приходилось часто обращаться к Ленину. И в устных беседах и письмах она делилась и советовалась с Владимиром Ильичем по многим вопросам культурного строительства.
Ленин энергично поддерживал начинания Андреевой в руководстве художественной жизнью Петрограда. На ее докладах по этому поводу он оставлял свои одобрительные пометки и ее предложения выдвигал на обсуждение Совнаркома.
3
Непримиримая, по–большевистски воинствующая в спорах с идейными противниками, Андреева чутко заботилась о быте художественной интеллигенции. По ее предложению в трудных условиях 1920 года, когда город страдал от нехватки продовольствия и топлива, на Каменном острове был устроен дом отдыха для творческих работников.
Частым гостем был там шивший неподалеку Ф. И. Шаляпин. Нередко заезжали А. М. Горький и сама Мария Федоровна, а также другие писатели и артисты. Дача на Каменном острове стала своеобразным клубом, где дискутировали о новинках литературы, театра, живописи. А однажды зародился интереснейший замысел!
Как–то в воскресный майский вечер, вернувшись с прогулки по острову, Мария Федоровна обратилась к сидевшим за скромным ужином на веранде:
Я нашла чудесное место для театра под открытым небом!..
— Где?.. Для какого театра?
— Идемте, покажу!
Все отправились смотреть облюбованное Марией Федоровной место. В свете белой ночи оно казалось особенно поэтичным, привлекательным. Вековые дубы окружали обширную зеленую лужайку, посередине ее блестело зеркало пруда, в центре которого темнел овал островка.
— На островке можно устроить сцену, а на лужайке расположить зрителей… — предложила Мария Федоровна.
— Превосходная мысль! — поддержал И. А. Фомин — талантливый архитектор и художник.
И он тут же набросал на листке бумаги эскиз театра под открытым небом.
Только большой энтузиазм Андреевой и ее всепобеждающая настойчивость помогли добиться разрешения на строительство театра. К сооружению его приступили без промедлений. В самый короткий срок, чуть ли не за три недели, он был воздвигнут.
Еще не кончились белые ночи, и высокий амфитеатр вокруг островка, на котором находилась сцена, заполнили зрители. Театр под открытым небом показал злободневный спектакль, посвященный войне с белопанской Польшей. Пышный апофеоз на суше и на воде завершил это необычное представление.
Большой успех первого массового представления окрылил, и Андреева затевает новую, еще более грандиозную постановку в честь второго конгресса Коминтерна в Петрограде. Свыше 10 тысяч человек должны были участвовать в этом представлении, которое решили показать на площади у Фондовой биржи.
— Идея постановки — международная солидарность партий рабочего класса в их борьбе против капитала, — поясняла Андреева своим помощникам. — Начнется все «Коммунистическим манифестом», эпизодами борьбы парижских коммунаров и закончится сегодняшним днем — откликом на съезд делегатов братских рабочих партий, которых мы будем принимать в нашем городе…
Времени для осуществления замысла было очень мало. До приезда В. И. Ленина и открытия конгресса, на котором он должен был присутствовать, оставались буквально считанные дни.
Однако и тут сказался организаторский талант «комиссара искусств». Андреева сумела заинтересовать и сплотить вокруг себя людей, энергично принявшихся за подготовку еще невиданного по своей массовости представления.
Постановщики его — лучшие режиссеры петроградских театров Марджанов, Петров, Радлов, Соловьев под руководством Андреевой ухитрились в короткий срок проделать работу, казавшуюся по своим масштабам невозможной. К назначенному дню репетиции были закончены и вся масса участников соответствующим образом одета и загримирована.
С огромным волнением все ждали начала представления. Ждали участники и зрители… И тех и других счесть было трудно… Толпы народа заполнили площадь Фондовой биржи и прилегающие к ней улицы.
Но случилось непредвиденное.
Из Смольного, где заседал конгресс, приехала в автомобиле Андреева и сообщила режиссерам:
— Представление придется отложить! Члены конгресса и Владимир Ильич могут приехать только завтра…
Как передать эту весть заждавшимся «артистам» и многотысячной толпе? Никто не соглашался взять на себя такую нелегкую миссию.
Тогда Мария Федоровна решительно выступила:
— Я все объясню…
Однако досадная весть уже каким–то путем долетела до площади. Настроение в толпе упало. И когда Мария Федоровна попросила собраться еще раз на следующий день, то послышался ропот.
С таким трудом подготовленное массовое представление грозило провалиться.
— Товарищи, но ведь завтра приедет Владимир Ильич! — горячо воскликнула Андреева.
Имя Ленина оказало магическое действие. «Артисты» согласились потрудиться еще один день, и многочисленные зрители поддержали это решение.
В назначенное время все собрались снова. Площадь у Фондовой биржи и соседние улицы залило людское море. «Артисты» лишь ждали появления Ленина и делегатов конгресса, чтобы начать пантомиму.
Андреева предупредила режиссеров:
— Я буду стоять за колоннами биржи и, как только подъедет Ленин, выйду на лестницу и махну вам белым платком. Это будет сигналом к началу…
Командный пункт находился за трибунами, которые уже заполнялись делегатами конгресса.
«И вот мы увидели, — пишет в своих воспоминаниях участник постановки режиссер Петров, — из–за белой колонны портала биржи вышла женская фигура в черном платье, она сошла на середину лестницы и, выждав, пока все сосредоточат свое внимание на ней, медленно вынула белый платок и махнула им. Мы поняли. Приехал Ленин. Представление началось…»
Далее Петров говорит: «…Я всегда вспоминаю черную женскую фигуру на опустевшей лестнице биржи и медленный взмах белым платком. Очень хорошо умела Мария Федоровна Андреева вносить театральность даже в обыденную жизнь, ну, а если это была не совсем обыденная, а такая, как перед началом огромнейшего массового представления, с таким особенным зрителем, то инстинкт актрисы подсказывал ей сделать нечто запоминающееся».
Одинокая женская фигура в черном платье надолго запечатлелась в памяти всех, кто был на этом своеобразном представлении.
4
А выступала ли сама Андреева на сцене, когда руководила театрами в Петрограде?
Да, выступала. Но мало и редко.
Свою общественную роль Андреева считала важнее всех ролей на сцене: это был ее партийный долг, ради чего она жертвовала всем остальным.
«… Когда аплодисменты смолкали, мы делали небольшую паузу, чтобы дать возможность публике освоиться с тем впечатлением, которое она только что получила, и лишь после этого из глубины замка появлялась леди Макбет — Мария Федоровна Андреева», — рассказывает народный артист Советского Союза Ю. М. Юрьев о спектакле «Макбет», в котором он играл вместе с Андреевой.
По общему признанию, Мария Федоровна, при ее исключительной для сцены внешности, была ослепительно красива в роли леди Макбет. Большие выразительные глаза, отражавшие силу и волю, как нельзя более соответствовали характеру образа леди Макбет. Две большие черные косы лежали у нее на груди, дополняя эффектный костюм, сделанный по рисунку художника Добужинского.
Успех, большой, оглушительный успех в шекспировском спектакле, — что может быть дороже для всякой актрисы? Однако, не считая себя вправе оставаться «монополисткой», Андреева уступает роль леди Макбет дублерше.
В классическом спектакле «Отелло» Мария Федоровна с успехом играла Дездемону. Но увы! На премьере ее заменила молодая дебютантка. Очень удачно исполняла Мария Федоровна главную женскую роль в пьесе «Дантон», но вскоре опять–таки уступила ее дублершам.
Режиссер, возобновлявший в Народном доме «Зыковых» Горького, тщетно добивался согласия Андреевой, чтобы она сыграла Софью Зыкову. «Ваша роль: властный характер…» — убеждал режиссер. Несмотря на все уговоры, Мария Федоровна отказалась играть. Отказалась и от участия в спектакле Театра комедии. Не приняла предложения сниматься в кино в какой–то комедийной роли.
Причина? Одна — возраст… Мария Федоровна чувствовала и сознавала, что роли, которые она в былое время играла с блеском, уже не полно соответствуют ее сценическим возможностям. И она находила в себе решимость отказываться от соблазна их исполнять.
Однако была одна роль, с которой она долго не расставалась, играя ее в благотворительных спектаклях. Играла с неизменным успехом и блеском, но, по собственному признанию, уже без творческого удовлетворения. Это была роль Каваллини в популярной дореволюционной пьесе «Роман» Шельдона — роль, дорогая артистке по воспоминаниям о былых блистательных успехах на сцене.
— Но в наше время я неловко чувствую себя в этом образе, — говорила Мария Федоровна. — Слишком контрастно то, что я делаю в жизни, с тем, кого изображаю на сцене. Ну чем я там занята? Маленькими переживаниями маленькой себялюбивой женщины…
Слова эти в значительной степени объясняют, почему она отходила от сцены. Деятельное участие в строительстве молодого Советского государства захватило ее целиком: она ни к чему не могла относиться половинчато.
Все свои силы и сценический опыт Андреева отдавала организационной работе. А организатор она была великолепный! Благодаря ее усилиям и стараниям возник в Петрограде Большой драматический театр, завоевавший видное место в созвездии советских театров.
Не простое, не легкое то было дело в тогдашнем Петрограде. Фронт проходил недалеко от города, грохот пушек доносился до его окраин…
Казалось, было не до искусства, зрелищные предприятия в голодном городе закрывались одно за другим. Театры распадались, актеры разбредались по стране, а некоторые уезжали за рубеж.
В один из таких дней Андреева обратилась к талантливому артисту Н. Ф. Монахову:
— Помните, Николай Федорович, когда–то, несколько лет назад, мы мечтали создать театр трагедии, романтической драмы и высокой комедии, но тогда это осуществить не удалось. Что было невозможно в те времена, надо организовать теперь, при Советской власти. Я говорю с вами совершенно официально, как комиссар театров и зрелищ Союза коммун Северной области…
Монахов горячо отнесся к этому предложению и принялся собирать труппу будущего театра.
Андреева сумела, привлечь и таких талантливых людей, как артист Ю. М. Юрьев, режиссер А. Н. Лаврентьев и поэт А. А. Блок.
Бережное отношение к культурным богатствам прошлого и чуткое понимание задач, стоявших перед молодым революционным искусством, характеризуют работу комиссара театров и зрелищ. В одной из своих статей, написанных в те дни, Андреева говорит:
«Мне кажутся глубоко неправыми люди, навязывающие театру определенные задачи, указуя путь, по которому театр, по их мнению, должен идти, предопределяя формы, которые он примет.
Новый театр создаст новый человек, когда он овладеет мастерством, техникой, видоизменит ее по–своему, вдохнет в него свою душу, осветит своим мироощущением, своей новой психологией.
Мы с горячей верой ждем его, работаем в предтечу ему.
Пусть он отнесется к нашему знанию, к нашему опыту с критикой, не берет ничего на веру, но он должен знать, что, только вполне овладев этим прошлым, он сможет и сумеет творить новое будущее».
Так мог сказать только человек, убежденно и страстно верящий в искусство, служащее культуре пролетариата.
Только когда белогвардейские войска Юденича наступали на Петроград, вблизи уже слышалась артиллерийская канонада, театры временно закрылись.
Но едва минула непосредственная угроза, неутомимая руководительница искусством Союза коммун Северной области распорядилась открыть двери всех зрелищных предприятий. А их уже стало немало! К тому времени, на основе декрета Совнаркома, Андреева провела национализацию частных теат ров, кинематографов, цирков, концертных залов.
Сколько было приложено труда и какую борьбу пришлось выдержать, чтобы осуществить эту сложнейшую историческую меру! Предшествующего опыта в этом не имелось, все делалось впервые, и действовать следовало осторожно, хотя и решительно. А каждый опрометчивый шаг мог повлечь последствия, вредные для дальнейшего развития искусства.
Но вот настал день, когда Ленин поручил Марии Федоровне Андреевой новый участок работы, своеобразный и трудный, к тому же за рубежом.
