1
Ее ждали. И не только родные, близкие друзья, но и товарищи по работе, жившие в России.
Ленин, находившийся тогда в Кракове, писал на Капри Горькому:
«… Размечтался я в связи с поездкой М. Ф… Вот чудесно она придумала, право, чудесно. Черкните непременно при случае, удалось ли ей легализоваться (наверное, удастся). Еще черкните, как Малиновскому найти ее в Питере или в Москве. Через Тихонова?»
Не дожидаясь, пока удастся легализоваться, Мария Федоровна в конце 1912 года поселилась в Финляндии в местечке Мустамяки.
Риск был большой. Требовалось большое мужество, чтобы пойти на такой шаг. Но тоска по родине, близким, дорогим людям, жажда активной политической деятельности были слишком сильны.
«Смелость города берет», — отшучивалась Мария Федоровна, когда ее отговаривали ехать, пугая репрессиями при переходе российской границы.
И она поехала вопреки всем очевидным опасностям, имея лишь подложный иностранный паспорт. Это был смелый, но отнюдь не отчаянный, вызванный минутным настроением поступок.
Мария Федоровна знала, что рабочее движение в стране испытывает бурный подъем и что в связи с празднованием 300-летия дома Романовых в правительственных кругах намечается политическая амнистия. Это позволяло надеяться на успех легализации, тем более что ведущие артисты Художественного театра — театра мировой славы и авторитета обещали помочь в этом деле своей бывшей артистке.
Книппер, Качалов, Леонидов, Москвин, Массалитинов, Румянцев и другие «художественники» действительно обратились к Джунковскому — он уже стал всемогущим товарищем министра внутренних дел — с ходатайством о разрешении Андреевой вернуться в Россию и участвовать в спектаклях театра.
Товарищи по сцене написали свое ходатайство, когда Андреева уже поселилась в Финляндии. В прошении указали, что «жена тайного советника Мария Федоровна Желябужская (по сцене Андреева), бывшая артистка Московского Художественного театра желает возвратиться в Россию, чтобы вернуться к своей артистической деятельности».
Прошение заканчивалось деликатным вопросом к его превосходительству: «дать сведения о том, не имеется ли законных препятствий к въезду М. Ф. Андреевой в Россию и, следовательно, возможно ли рассчитывать на ее участие в наших киевских гастролях».
Просьба артистов театра быстро превратилась в пухлое полицейское дело с бумагами, на которых замелькали грозные грифы: «секретно», «совершенно секретно», «особый отдел», «подлежит розыску, обыску, аресту, препровождению…».
Конечно, такому опытному в жандармских делах человеку, как Джунковский, было ясно, что гастроли в Киеве лишь благовидный предлог. Джунковского отнюдь нельзя считать столь наивным.
Но он вновь доказал, что в своей среде был «белой вороной». Даже несмотря на очередное секретное сообщение охранки, что «в настоящее время в С.-Петербург в д. № 10 по Бол. Объездной улице прибыла жена тайного советника М. Ф. Желябужская», и запрос — «подлежит ли названная личность обыску и аресту», Джунковский проявил необычайную либеральность.
По его распоряжению Мария Федоровна получила разрешение выехать на гастроли с Художественным театром. В киевское жандармское управление была послана такая «охранная» телеграмма: «Артистка Московского Художественного театра М. Ф. Желябужская, по сцене Андреева, разыскивающаяся циркуляром департамента полиции 18 июня 1907 года № 150032, статья 694, и явившаяся добровольно управление, заявила о выбытии Киев на гастроли. Обыску и задержанию не подлежит».
Но…
После окончания гастролей Андреева была обязана возвратиться в Петербург для рассмотрения ее прошлого дела по изданию большевистской газеты «Новая жизнь».
Легализация? Да!
Свобода? Нет! Разве можно считать себя свободной, когда находишься «под особым надзором полиции»?! Однако и это следовало считать большой, труднодостижимой победой.
В ожидании решения своего дела Мария Федоровна почти ежедневно писала Алексею Максимовичу на Капри. Так же часты были и его ответные письма. Известие, что после многолетнего перерыва Мария Федоровна опять будет играть на сцене, обрадовало и одновременно встревожило Горького.
«… Знали бы вы, — делится он своим настроением с писателем А. Н. ТихоновымСеребровым, — как тревожно мне думать о предстоящих ее выступлениях! До кошмаров дохожу. Разумеется, я знаю, что это необходимо, что это — ее дело, что в нем она — на ее месте законном, но — она везде на месте. Когда я представляю ее стоящей у самой пасти темного театрального зала… у меня волосы кровью наливаются. Нехорошо мне. Ей будет трудно… Очень меня восхищает Премудрая Василиса, она же — Мария. Экий молодец хороший! А мне все же маленько жутко за нее».
И вот в киевской газете появилось сообщение: «Сегодня в театре «Соловцов» первый спектакль артистов Московского Художественного театра. Идут «Одинокие» Гауптмана с участием г–ж Андреевой, Книппер, Самаровой, Раевской, гг. Качалова, Москвина, Массалитинова, Александрова и др. Завтра и послезавтра спектакль повторяется».
Упоминание на первом месте фамилии Андреевой многозначительно. Следовательно, ее участию в спектакле придавалось особенно важное значение. Ведь многие еще помнили замечательную игру Андреевой в Художественном театре в прошедшие годы. И теперь, после долгого перерыва, с волнением ожидали ее гастрольного выступления.
Ожидания оправдались! Влиятельная московская газета «Русское слово» поместила как сенсацию телеграмму своего корреспондента из Киева, в которой говорилось о большом успехе Андреевой. Корреспондент отмечал: «Игра М. Ф. Андреевой стала еще тоньше и благородней».
И сама Мария Федоровна с полным основанием телеграфировала на Капри Алексею Максимовичу: «Все великолепно!»
2
Судьба Марии Федоровны во многом зависела от успеха киевских гастролей: талантливую, популярную артистку, о блистательной игре которой написано много восторженных рецензий, упрятать в тюрьму не просто.
Вернувшись из Киева, Андреева предстала перед петербургским жандармским управлением. После допроса ее обязали подпиской «о неотлучке с места жительства». Кроме того, установили за ней гласный надзор полиции.
Все же после усиленных хлопот Андреевой удалось получить заграничный паспорт и выехать в Италию. А вскоре нашелся и повод для полного оправдания — амнистия. Уже в Риме Мария Федоровна получила извещение департамента полиции о прекращении судебного преследования по делу об издании газеты «Новая жизнь».
Теперь можно было вернуться в Россию. Уже легально…
Увы! Возвращение на родину не принесло ожидаемых радостей. Сразу возник вопрос: где и в каком театре работать?
Естественно, следовало надеяться на вступление обратно в труппу Художественного театра. Но тут возникли неожиданные препятствия.
Внутри театра за минувшие годы произошли немалые перемены. У кормила его стали новые, реакционно настроенные люди, и кое–кто решительно заявил о своем уходе из театра, если Андреева вернется в труппу.
А Станиславский? Его отношение объясняют откровенные, горькие и в то же время сердечные строки, обращенные к Марии Федоровне:
«…многое изменилось для меня. Я уже не пользуюсь авторитетом, хотя и прикрываются моим именем, я не имею ни юридических прав, ни голоса, от которого мне самому пришлось отказаться по чисто внешним и случайным причинам.
В театре я могу ходатайствовать, но не решать. И я ходатайствовал, но — пока безуспешно. Враждебного отношения к Вам я не заметил и думаю, что его нет. Нет ролей, нет свободных денег; некоторое недоверие к тому, что Вы расстаетесь с прежним амплуа и помиритесь с более скромной ролью в театре; вот реплики, которые мне пришлось слышать при разговоре о Вашем возвращении на нашу сцену. Должен быть справедливым и констатировать, что все эти возражения делались с каким–то недоумением, с какой–то беспомощностью и как бы извиняясь».
Полное заботливого участия письмо заканчивалось теплыми словами:
«Очень хочу повидать Вас. Буду ждать этого свидания. Надеюсь, что оно состоится в Петербурге, куда я уезжаю в пятницу на страстной.
Целую Вашу ручку и шлю Вам сердечный дружеский привет от себя, жены, детей. Искренне любящий и сердечно преданный
Ваш К. Алексеев».
Если Константин Сергеевич, при всем своем благорасположении, оказался бессильным содействовать возвращению в Художественный театр, то приходилось думать об иных путях.
Однако даже в эти трудные дни Андреева находит в себе силы помогать другим. Главное ее внимание, конечно, направляется на Капри, где еще остается жить Алексей Максимович. Состояние его здоровья очень тревожит Марию Федоровну. Несмотря на собственную неустроенность, все ее помыслы о нем — о его здоровье, творчестве…
Жизненные обстоятельства не позволяют Марии Федоровне самой непосредственно на месте позаботиться об Алексее Максимовиче. И она поручает это их общему близкому другу И. П. Ладыжникову.
«… Алексей Максимович очень болен нервами, очень устал и измучен, его надо всеми силами беречь и охранять от всех нежелательных, неприятных впечатлений, — пишет Андреева Ладыжникову. — Всю ответственность за источник, откуда я черпаю временно средства для ведения дела со «Знанием», я беру на себя. Это мой долг, а покрывать его будем постепенно, из сумм причитающегося Алексею Максимовичу гонорара. Конечно, таким образом, чтобы он сам не сидел без гроша, частями и по мере возможности. Пусть он знает одно: я нашла возможность достать денег в долг, а где и как — это его не касается. Так нужно, чтобы не волновать его. Деньги будут: я решила подписать контракт в Москву, в Свободный театр, minimum это 12 тысяч в год, а может быть, удастся выговорить и больше. Я писала Алеше, предлагая ему денег — тысячи две, с тем чтобы он поехал куда–нибудь отдохнуть, лучше всего путешествовать. Очень прошу Вас, поддержите меня в этом. Вообще — сколько только можно, питайте его хорошими впечатлениями. Все, мол, будет хорошо. Рассказывайте ему о стачках, о подъеме, обо всем дающем надежды, плохое он и сам видит и уж слишком фиксирует на нем свое внимание!
Завидую Вам, что увидите его. Скажите ему, чтобы берег себя, а если, мол, удастся сделать то, что задумано, то все будет ладно. Деньги будут, тем более что на следующую зиму я буду в Москве, значит, будут и журнал и издательство».
Удивительное письмо! Каждая его строка, каждое его слово дышат несказанной любовью, заботой, доходящей до готовности поступиться всеми своими интересами ради дорогого, близкого человека.
И непосредственно самому Горькому, после подробных, но тщательно отобранных сообщений — чтобы они «питали хорошими впечатлениями» — Мария Федоровна пишет:
«Помни, как бы я ни была занята в театре и своими делами, это не может помешать мне заботиться о твоих, ибо твое дело тем самым и мое, и я постараюсь нигде, ничего не упустить».
Можно только изумляться неиссякаемой творческой энергии, деловитости, бодрости Андреевой в этот труднейший период жизни. По возвращении из длительной эмиграции нужно было добиться легализации, нужно было найти себе источник существования, найти применение своим духовным силам, притом в самых неблагоприятных условиях, когда даже лучшие друзья были бессильны помочь.
Огромное мужество и вера в красоту жизни позволяют Андреевой победить стоящие на пути трудности. С неодолимой убежденностью она говорит в интервью корреспонденту газеты «Театр»:
«Жизнь так пленительно красива, так увлекательно интересна, а люди не видят и не хотят видеть этого. Наше искусство, наша литература, современный театр отражают только теневые, неприглядные стороны жизни, они не зовут нас к радости, к активности, к жизнедеятельности. Помните, у Келлермана: „Благослови закон бренности, вечно обновляющий жизнь“. Вот о чем должно нам напомнить, к чему должно звать нас искусство.
Задача театра — преображение жизни, но жизни во всей ее совокупности. А жизнь в своей совокупности прекрасна, еще прекраснее она в творческом преображении…»
Журналист, бравший это интервью, в заключение заметил: «В ее словах чувствуется новый человек».
Да, так мог думать и сказать только новый человек, каким действительно была Мария Федоровна Андреева.
3
«Свободный» театр… Притягательное название его сулит многое. Вступив в труппу этого театра, Андреева мечтает осуществить здесь широкие творческие планы. Однако широковещательные обещания одного из руководителей театра оказываются весьма далекими от действительности. Вместо классических и лучших новых пьес в репертуар включаются лишь те, что обещают кассовый успех.
Пьесы «Укрощение строптивой» Шекспира и «Зыковы» Горького, в которых Андреева должна была играть главные роли, не удалось поставить в «Свободном» театре. Зато на его сцене появились легковесные спектакли «Прекрасная Елена», «Арлезианка», «Сорочинская ярмарка».
Все больше и больше Мария Федоровна испытывает творческую неудовлетворенность. А мириться с чем–либо чуждым своим эстетическим принципам и мировоззрению она не в состоянии. «Свободный театр — это мои принципиальные, идейные, всяческие лютые враги», — пишет она Ладыжникову.
Никогда и ни в чем Мария Федоровна не шла на компромисс. И в данном случае она поступает решительно: покидает «Свободный театр».
Попытка ее собрать труппу единомышленников, чтобы основать театр, отвечающий высоким эстетическим требованиям, терпит неудачу. Не находит поддержки и другое начинание — создать киностудию для выпуска фильмов, могущих противостоять потоку заграничной кинопродукции.
В начале 1914 года на улицах Москвы появляются афиши, извещающие о предстоящем в Большом зале консерватории концерте М. Ф. Андреевой. Сбор с концерта, сообщали афиши, поступит в пользу народного университета А. Л. Шанявского.
Газета «Русское слово» отметила, что выступление перед публикой старой ее любимицы М. Ф. Андреевой прошло с успехом.
Даже в этой труднейшей борьбе за личную творческую жизнь Мария Федоровна нисколько не устраняется от того, что является для нее главным. Можно только изумляться тому, как актриса Андреева успевает одновременно быть и революционеркой Андреевой.
Характерно ее письмо, посланное в те дни через верные руки Горькому на Капри. В каждой строке его чувствуется революционный накал, революционный темперамент. Начинается оно с торопливых слов: «Прочти немедленно!» И далее: «Милый друг, вот о чем, чего не напишешь по почте, хочу сообщить тебе.
Московская стачка — симптом высокой ценности, и это понято кем надо. Ведут себя глупейшим образом, снова провоцируют, хотят жестоко карать и т. д. Провокация, должно быть, удалась, но ей на этот раз не надолго придушить «фатально грядущее». Организованность и единодушие поразительные, не верь, если тебе будут говорить противное, это со страху…»
Приняв участие в еще нескольких благотворительных концертах, Андреева решает работать в провинции. Она вступает в труппу киевского театра «Соловцов», которым руководил известный режиссер Н. Н. Синельников.
Первое ее выступление состоялось в пьесе «Цена жизни» Вл. И. Немировича–Данченко. Киевляне тепло приняли артистку, игравшую одну из основных ролей. Следующая ее роль — Нины в лермонтовском «Маскараде» — тоже вызвала восторженные отклики зрителей и газетной критики. Даже в посредственной пьесе «Огненное кольцо» С. Полякова ей удалось создать живой женский образ.
В течение только одного месяца Андреева создала и сыграла три совершенно различных образа, блеснув своим талантом и мастерством. Не менее успешны и ее последующие выступления в театре «Соловцов». Она все более покоряет киевскую публику своей обаятельной игрой.
Растет слава актрисы. Полицейский надзор над ней, однако, нисколько не ослабевает. Возвращение Горького в Россию и приезд его в Киев дают повод для еще большей бдительности шпиков. Каждый шаг Андреевой находится под наблюдением. Полицейские рапорты фиксируют прибытие Горького для свидания со своей «гражданской женой» и что к ней «являются рабочие профессиональных союзов».
1915 год застает Андрееву в Москве, она служит в театре Незлобина. Именно «служит», ибо нельзя назвать творчеством время пребывания в труппе Незлобина. «Театр плохонький, актер — горе… Общие настроения, разговоры кругом сумбурно противоречивые, как–то ни на что и ни на кого не хочется положиться. Живем без будущего», — с горечью делится Мария Федоровна с Алексеем Максимовичем.
И все же даже в этих неблагоприятных условиях Андреева ухитряется блеснуть своим многогранным артистическим дарованием. В галерею созданных ею образов входят Вера Филипповна в «Сердце не камень», А. Н. Островского и Рита Каваллини в пьесе «Роман» Шельдона.
Мягкая и одновременно решительная героиня «темного царства» Островского и пылкая кокетливая красавица — «дама из общества» — контрастные образы! Для их создания надо было владеть исключительным даром перевоплощения.
В гастрольной поездке по южным городам России Андреева с огромным успехом исполняла полюбившуюся зрителям роль Риты Каваллини. Но так случилось, что эта роль стала для нее одной из последних.
Приближалась новая, великая пора в жизни артистки–революционерки.
