Я имел счастье встретиться и познакомиться с Марией Федоровной в самый расцвет ее едва ли повторимого таланта.1
Это было больше пятидесяти лет тому назад. Мария Федоровна, актриса Московского Художественного театра, приехала на зимний сезон 1904/05 года в Ригу, в театр Незлобина.
Незадолго до этого вступил в труппу Незлобина и я, уйдя из театра Народного дома в Петербурге. В то время главным режиссером и постановщиком почти всех спектаклей театра Незлобина в Риге был такой талантливый мастер сцены, как К. А. Марджанов.
Мария Федоровна предстала перед рижским зрителем в годы своей творческой зрелости. Природа щедро наградила ее необыкновенной красотой и пластичностью, но это являлось лишь приятным дополнением к ее сценическому дарованию, а сценическое дарование Марии Федоровны было многогранным и нежным, как цветок весенний, запах которого не дурманит, а очищает душу своей свежестью.
Зритель Риги был требовательным зрителем. В то время в городе кроме русского работали еще латышский театр и немецкий, куда приезжали знаменитости из Берлина. Появление Марии Федоровны в спектаклях «Одинокие», «Потонувший колокол» и «Гедда Габлер» было встречено восторженно не только русской, но и латышской и немецкой публикой.
В роли Кете в пьесе Гауптмана «Одинокие» Марля Федоровна напоминала цветок, смятый ураганным ветром. Исполнение этой роли отличалось необычайной тонкостью. Ее игру можно было сравнить с талантливо выполненной акварелью. Совершенно другой образ создала она в спектакле «Потонувший колокол»! Ее Раутенделейн была светлой сказочной феей2. Именно фантастической была она, когда появлялась в хижине Генриха и останавливалась у зажженного очага в своей огненного цвета тунике, с распущенными волосами золотистого оттенка. В этой сцене М. Ф. была прекрасна. Мария Федоровна никогда не стремилась к внешнему эффекту, напротив, она всегда чуждалась чисто внешнего, показного на сцене, да и в жизни в силу своей скромности она как-то стеснялась своей красивой наружности.
Следующее выступление Марии Федоровны было в пьесе Чехова «Три сестры». Она играла Ирину. Я не знаю, касался ли кто-нибудь из критиков той поры этого на редкость интересного исполнения. После Марии Федоровны мне лично не приходилось видеть лучшей исполнительницы роли Ирины ни в Художественном, ни в других театрах. Не забыть мне тех интонаций, с которыми она в третьем действии произносила слова: «В Москву! В Москву! В Москву!» Здесь у М. Ф. звучал призыв к светлому будущему, слышалась надежда, вера в это будущее, а не тоска и грусть, как у других исполнительниц Ирины. Это было необычайно проникновенно и волнующе.
А как она играла Ларису в «Бесприданнице»!.. В те годы покоряла всех своим исполнением этой роли Вера Федоровна Комиссаржевская. Многие не допускали даже мысли, что эту роль может сыграть другая актриса.
В исполнении Марии Федоровны Лариса в начале спектакля была то радостной, то мечтательной, то задумчивой, то улыбающейся, в ней не было даже предчувствия беды, надвигающейся катастрофы. И только во втором действии, после встречи с Паратовым, она сразу становилась какой-то встревоженной, настороженной. Ее душевный трепет все усиливался и к концу спектакля выливался в горячий протест против окружающих ее людей. Ведь люди так жестоки, они человеком ее не считают. Она становится их жертвой и гибнет, как подстреленная птица.
Вспоминаю еще Андрееву в роли Марьи Львовны в пьесе Горького «Дачники», только что написанной им (1904). Эта роль также удалась Марии Федоровне. В «Дачниках» она создала уже совершенно иной тип. Это была не сказочная фея, не наивная, обманутая девушка, а простая сорокалетняя женщина, выходец из народа. До сих пор помню, как она произносила слова роли:
«… Волосы седые… а жить хочется!
… Я не любила никогда! И вот теперь… мне стыдно сознаться… я так хочу ласки! нежной, сильной ласки, — я знаю — поздно! Поздно! Я уже была несчастна… я много страдала… довольно! … А моя дочь? Соня моя? А годы? Проклятые годы мои? И эти седые волосы? Ведь он страшно молод! Пройдет год — и он бросит меня… о нет, я не хочу унижений…».
Это говорилось без всякого театрального пафоса, необыкновенно просто. Но от интонаций ее голоса сжималось сердце, и было бесконечно жаль эту женщину, которая прожила большую жизнь, так и не узнав, что такое личное счастье.
Один из персонажей пьесы, обращаясь к Марье Львовне, говорит: «Вы, Марья Львовна, идейный человек… Вы где-то там делаете что-то таинственное, может быть, великое, историческое!» Всем своим исполнением актриса убеждала зрителя, что Марья Львовна женщина незаурядная, что главной целью своей жизни она сделала борьбу за утверждение правды на земле, за прекрасную жизнь народа. Этот образ вырастал у М. Ф. до героического звучания.
Вспоминается исполнение этой замечательной тонкой актрисой роли Жаннеты в пьесе «Красная мантия» Брие.
Образ Жаннеты требовал от исполнительницы большого драматизма. Казалось бы, что лирико-драматическому дарованию Марии Федоровны не очень близка такая роль, что она ей не по силам. Но Андреева с честью вышла из этого серьезного испытания. Здесь актрисе несомненно помогло то, что она была очень умна, обладала широтой взглядов на жизнь, имела большое чуткое сердце. Эти качества и позволили ей с успехом играть роли высокого драматического напряжения! А в спектакле «Красная мантия» ее исполнение моментами достигало трагического накала.
Встает в памяти еще одна роль, подчеркивающая разнообразие ее дарования. В пьесе Найденова «Авдотьина жизнь» Мария Федоровна играла старую деву. В продолжение всего спектакля она вынуждена была играть с подвязанной щекой, так как у ее героини все время болят зубы. На первый взгляд казалось, что роль эта комического плана, но Мария Федоровна увидела в старой деве женщину, обиженную судьбой, в которой теплится и страсть, и нежность, и жажда материнства. Получился трогательный до слез образ!
Андреева в своей актерской палитре находила такие оттенки красок, которые были доступны немногим.
После 1905 года Мария Федоровна долгое время жила на Капри, оторванная от любимого дела.
Снова я встретился с Марией Федоровной уже в 1915 году в Москве, когда она, вернувшись из-за границы, вступила в труппу незлобинского театра. В этом театре она пробыла до Октябрьской революции. Казалось бы, что продолжительный промежуток времени, проведенный вне сцены, должен был отразиться на ее исполнении, но этого не случилось. Творчество Марии Федоровны как бы сделалось еще более зрелым. Ее талант засверкал новыми красками.
Мария Федоровна выступала в пьесах: «Маленькая женщина» Миртова, «Ложь» Винниченко, в «Законе дикаря» Арцыбашева. Критик «Русского слова» писал об исполнении ею роли в спектакле «Маленькая женщина»: «М. Ф. Андреева была истинной героиней спектакля… Это было более чем хорошо, потому что артистка создала удивительно милый, славный, трогательный образ покинутой женщины, но жаль было артистку, что она потратила божественную искру таланта на мертворожденное чадо Миртова».
Если бы не чуткий ум и сценическая правда, которые были свойственны Марии Федоровне, получилась бы тривиальная героиня. Это лишь подтверждает, что не раз артисты больших талантов спасали авторов. Мария Федоровна была великолепна и в этих пьесах. Какое многообразие красок в ее игре: то мягкая нежность и душевная трогательность, то лукавые увертки лжи и мастерское кокетство, то глубокие психологические переживания в минуты отчаяния. Этими тончайшими нюансами и отличалась игра Андреевой.
В сезон 1916/17 года М. Ф. исполняла роль певицы Каваллини в пьесе «Роман» Шельдона. Эта роль была филигранно разработана. Мария Федоровна как кружево плела фразу за фразой, пересыпая их с неподражаемым блеском итальянскими словами. Риту Каваллини М. Ф. трактовала не как комедийный или мелодраматический образ, как это было принято тогда в других театрах, а как образ глубоко психологический. Это была очень правдивая, реалистическая игра с глубоким проникновением в самую сущность характера героини, с многообразием оттенков в передаче ее переживаний. Покорял очень тонкий рисунок роли, созданный актрисой.
Мария Федоровна была для нас, актеров, ярким примером. Мы учились у нее той правде на сцене, которой она владела в совершенстве. У нее мы учились скромности, учились не выдвигать себя «на первый план», какое бы положение мы ни занимали в театре…
В феврале 1917 года, после пожара в незлобинском театре, Мария Федоровна уехала в Петроград. Москва больше не видела эту замечательную актрису.
- Лихачев Василий Ильич — старейший актер русской сцены. Многие годы был ведущим актером театра К. Н. Незлобина. ↩
… Ее Раутенделейн была сказочной феей. — Газета «Рижский вестник» 3 января 1905 г. писала:
↩«Вчера, 2 января, шло повторение пьесы “Потонувший колокол” Гауптмана. Г–жа Андреева (Раутенделейн) провела роль свою в высшей степени своеобразно и интересно. Контраст первого действия, где она является наивной дочерью матери-природы, дочерью, не видавшей горя и слез, и последнего — где она является существом исстрадавшимся и измученным вконец страданием своим, был удивительно тонко и последовательно проведен».
