Евг. Кузнецов. Комиссар театров

С Марией Федоровной Андреевой довелось мне познакомиться при памятных обстоятельствах, связанных с празднованием первой годовщины Октябрьской революции в Петрограде.¹

Незадолго до того в Конногвардейском манеже, расположенном против Исаакиевского собора, стали устраиваться народные гулянья. По просьбе районного Совета шефство над ними взяла «Красная газета». Задача ее состояла в том, чтобы внести в репертуар народных зрелищ живую публицистическую мысль и острое сатирическое слово.

Делом этим занялись молодые сотрудники редакции. Они предложили прибегнуть к инсценировке злободневных газетных материалов. Так было разработано праздничное представление «Красногазетный балаган». Оно состояло из инсценированных фельетонов, сатирических басен и райков, политических карикатур, шутливого «отдела жалоб», юмористической хроники.

— А с Андреевой этот план согласован? — спросил М. И. Лисовский, редактор «Красной газеты», являвшийся также комиссаром печати, агитации и пропаганды. — Нет? Без Андреевой решать вопрос не будем… Андреева — комиссар театров и зрелищ, член комиссии по организации Октябрьских празднеств… Свяжитесь с Андреевой…

Время было позднее, учреждения уже не работали. Но нетерпеливое желание поскорее добиться ее санкции взяло верх, и мы позвонили по телефону.

— По какому делу?.. В связи с празднествами?.. По этим вопросам товарищ Андреева принимает в отделе до десяти вечера…

Отдел театров и зрелищ, возглавленный М. Ф. Андреевой, находился на Литейном проспекте, куда мы и поехали на расхлябанном грузовичке, обслуживавшем сотрудников редакции.

В глубине обширного двора большого дома, в окружении пожелтевшей зелени, тянулся длинный двухэтажный особняк. Широкие зеркальные окна его сияли, за ними угадывалось большое оживление. Первое впечатление не оказалось обманчивым. В просторных, со вкусом обставленных комнатах Отдела театров и зрелищ было многолюдно. В них временно разместилась театрально-зрелищная секция бюро Петроградского Совета по проведению Октябрьских празднеств. Раздавались билеты на праздничные спектакли, эскизы украшений и декоративных панно, ордера на материал для оформления зданий и даже миниатюрные разноцветные лампионы для иллюминации, изъятые у какой-то национализированной торговой фирмы и в большом количестве сложенные в картонных коробках.

Мы разговаривали с секретаршей, когда в приемную легкой торопливой походкой вошла М. Ф. Андреева. Совсем недавно мы видели ее в роли леди Макбет — и тотчас же узнали. Как и на сцене, она была привлекательна, с первого взгляда располагала к себе. Чем-то незаурядным, чем-то внутренне значительным веяло от ее облика. Тонкая артистичность сказывалась в ее благородной осанке, в ее пластичной фигуре.

— Срочно напечатайте мандат, — мягким грудным голосом сказала Андреева, передавая секретарше бумагу, и, узнав, что мы из «Красной газеты», пригласила нас к себе.

Ее рабочий кабинет, надвое разделенный широкой полузатянутой парчовой портьерой, был заставлен макетами и эскизами праздничного оформления. Над большим письменным столом висела карта Петрограда, усеянная флажками и исчерченная разноцветными линиями. По комнате медленно расхаживал В. В. Андреев, популярнейший дирижер, создатель первого оркестра русских народных инструментов.

Извинившись перед ним, Андреева занялась нами. Увлеченные нашим начинанием, мы были весьма словоохотливы. Но она слушала нас со вниманием, изредка задавая шутливые вопросы. Разработанную нами программу она утвердила, похвалила нас за оперативность.

Между тем принесли мандат. М. Ф. Андреева подписала его, приложила к нему маленькую круглую печать, которую, как мы заметили, носила в медальоне на шнурке, опоясывавшем темное бархатное платье, и встала из-за стола.

— Ну вот, Василий Васильевич, теперь, кажется, все… Подарки фронтовикам, что удалось выделить из наших запасов, мы доставим вам к поезду… Ну, в добрый путь!.. Если бы вы знали, как все мы радуемся вашей поездке! Вы начинаете дело огромной важности… В добрый час!

Сердечно попрощавшись с В. В. Андреевым, проводив его, М. Ф. села рядом с нами и серьезным тоном сообщила:

— А ведь и у меня к вам есть дело…

— Какое же?..

— Хочу воспользоваться вашим посредничеством, чтобы пожаловаться вашему редактору как комиссару печати… И знаете на кого? На «Красную газету» и ее сотрудников… Послушайте, вы же по-прежнему очень плохо освещаете художественную жизнь города…

— В газете мало места…

— Для этого оно должно найтись! Газета обязана пропагандировать факты, свидетельствующие о тяге народа к искусству. Знаете, кого я принимала незадолго до вас? Делегаток-железнодорожниц со станции Малая Вишера… Их послали достать пять лож на «Бориса Годунова» с Шаляпиным… Как же не писать об этом?.. Но вот уже месяц как я не вижу сотрудника вашей газеты, прикрепленного к Отделу театров и зрелищ…

— Он студент-медик… Мобилизован на борьбу с тифозной эпидемией…

— Отлично! Значит, должен быть выделен другой! И притом не равнодушный чиновник из РОСТА… Там окопались чуждые нашему делу люди из разгромленной буржуазной прессы. Они саботируют, — да, да, намеренно саботируют! Я просила их сообщить о поездке Великорусского оркестра на фронт², но в газетах нет ни строчки! А работники советской печати — вот вы, например, — сами обязаны следить за такими событиями… Ну, советские журналисты, оцените такой факт. В наши дни, когда художественная интеллигенция продолжает отсиживаться, выдающийся музыкальный деятель В. В. Андреев вызвался выехать со своим оркестром на Северный фронт к бойцам, сражающимся с английскими и американскими интервентами… Шестьдесят оркестрантов дадут к праздникам фронтовикам русскую народную музыку в первоклассном исполнении… Сообщите об этом в завтрашней газете, обласкайте ансамбль Андреева в день отъезда…

— Обязательно…

— А редактору передайте мою жалобу… Впрочем, я лучше изложу ее…

И Андреева торопливо набросала письмо, которое я вызвался передать как старший в группе (хотя мне шел всего девятнадцатый год). Мы уезжали с чувством глубокого уважения к М. Ф. Андреевой. Подкупало ее обаяние и искреннее служение делу, которым она была так увлечена.

Ее письмо имело неожиданное последствие: редакция «Красной газеты» поручила мне наладить информацию о художественной жизни города…

Работать в контакте с М. Ф. Андреевой журналисту было и легко и очень поучительно. Она обладала отличным газетным чутьем, живой публицистической жилкой. Она четко вскрывала, политически остро истолковывала достойные общественного внимания события сложной в те годы художественной жизни, умела разглядеть и бережно лелеять ростки нового. В конечном счете к тому сводились ее основные заботы, такой она прежде всего запомнилась в своей театральной деятельности первых лет революции.

С помощью М. Ф. Андреевой, нередко по ее подсказке, нам удалось наладить более или менее широкую информацию о художественной жизни Петрограда в «Красной газете» и в бюллетенях РОСТА. Она стала появляться и на страницах «Жизни искусства», ежедневной вечерней газеты, официального издания Отдела театров и зрелищ.

Первое время «Жизнь искусства» велась до крайности пестро. Чтобы поддержать ее, А. М. Горький стал печатать в ней отрывки из своих в то время еще не опубликованных воспоминаний о Льве Толстом. Но на соседних страницах появлялись рецензии, написанные бывшими сотрудниками кадетской «Речи», архивные изыскания об архитектуре античных театров, формалистические исследования о технике итальянской комедии дель арте. Редакция явно била мимо цели. Газета не оправдывала своего назначения. Она не становилась пропагандистом и популяризатором вопросов революционного художественного строительства, хотя на ее страницах с несколькими программными статьями выступил А. В. Луначарский.

М. Ф. Андреева включилась в работу редакции, потребовала, чтобы «Жизнь искусства» стала ближе к практике, к насущным делам и интересам, чтобы она широко освещала положительные явления нового. Она возглавила редакционную коллегию³ и некоторое время руководила ее работой. Она начала печататься в газете, большей частью без подписи. Ею написаны несколько передовых статей и ряд полемических заметок о ликвидации театра Музыкальной драмы, о театральных постановках Пролеткульта, о деятельности «левого блока» художников-футуристов, разного рода «комфутов» (коммунистов-футуристов). На просмотр М. Ф. Андреевой мною, как одним из членов редколлегии, передавались принципиально важные материалы, и если она корректировала их, то всегда с целью подчеркнуть их политическую направленность.

М. Ф. Андреева явилась первым советским руководителем театров и зрелищ революционного Петрограда, их комиссаром, будучи выдвинута на этот пост в своеобразных обстоятельствах первых месяцев революции.

Еще в августе 1917 года М. Ф. Андреева стала участвовать в работе Петроградской городской думы. В ведение последней перешли все театры царского Попечительства о народной трезвости. Ведущую роль среди них играл Народный дом на Петербургской стороне. Это был своего рода театрально-зрелищный комбинат, состоявший из оперного и драматического театра, зимней эстрадной площадки и летнего сада с вместительным театром, открытой сценой, концертной эстрадой, «американскими горами», многочисленными аттракционами. Вокруг Народного дома группировался ряд районных театров бывшего попечительства — Василеостровский театр и сад, Стеклянный театр, театр на Пороховых и другие.

Городская дума, в которой уже в то время была сильная большевистская фракция, доверила это большое театральное хозяйство М. Ф. Андреевой. Ее усилиями репертуар был улучшен, общий облик летних зрелищ значительно облагорожен. В связи с передачей других театральных зданий в ведение городской думы при ней образовался подотдел театров и зрелищ, возглавленный М. Ф. Андреевой. В результате ко времени создания общегосударственного Народного комиссариата по просвещению в Петрограде весьма активно действовала возникшая в обстановке революции общегородская организация по руководству группой местных театров. Обстоятельства требовали именно такой практической организации для связи между революционной властью и театрами. М. Ф. Андреева стала комиссаром театров и зрелищ осенью 1918 года. В поле ее деятельности вошло большинство театров города, многие театры области.

Отдел театров и зрелищ разместился в особняке бежавшего за границу нефтепромышленника Гукасова. Обстановка особняка отличалась роскошью, и он долго сохранял облик богатого семейного обжитого дома. Но теперь он был заселен совершенно различными «жильцами», подчас случайно встретившимися на совместной работе. Задачи ее они понимали по-своему, по-разному.

Мария Федоровна не щадила сил, чтобы создать деловой организационно-административный советский аппарат, который сумел бы реально, с минимальными промахами решать практические задачи. Она не гнушалась второстепенных на первый взгляд производственных вопросов. Она много и охотно занималась постановочной работой театров, крайне осложненной условиями времени. Она немало потрудилась над созданием централизованных костюмерных и декорационных мастерских, лаборатории грима, в котором ощущался острый недостаток, разного рода подсобных производственных цехов. У нее был вкус к организационной работе, и она вела ее планомерно, широко, умея ценить и увлекать своих сотрудников, радоваться общему успеху.

М. Ф. Андреева не раз подчеркивала, что она не претендует ни на положение теоретика «грядущего театра», ни на авторитет умудренного опытом театрального администратора, что по профессии она — актриса, в силу давней принадлежности к партии выдвинутая партией на руководящую работу, которой она учится в процессе практики.

Но ее никак нельзя было обвинить в узком практицизме. В своей разносторонней деятельности она твердо придерживалась ряда незыблемых принципов, носивших отчетливый партийный характер.

Главный из них — полное подчинение интересам народа; «… путь, по которому мы идем, — приобщение широких масс к искусству и популяризация художественных знаний, — писала М. Ф. Андреева в статье “Наши задачи”. — По естественным причинам старого строя человек массы был лишен возможности бывать в театре… И вот теперь мы должны этого массового зрителя приобщать к искусству, приобщать к театру, с которым он совершенно незнаком. Мы должны дать ему образцовый театр, насколько позволяет это сегодняшний день»^[1].

Очень заинтересованно относясь к этой задаче, М. Ф. Андреева придавала серьезное значение вступительным словам перед началом спектакля. Более того: в Петрограде она явилась инициатором данного новшества, столь своевременного при, обращении театров к новому зрителю.

Среди петроградских театров ранее других стал предпосылать вступительное слово к своим постановкам Народный дом. Здесь еще в первые месяцы революции образовалась группа лекторов, выступавших перед спектаклями. Много внимания уделяла им М. Ф. Андреева. Она добивалась, чтобы введение к спектаклю было живым, образным, чтобы оно заинтересовывало зрителя, незаметно для него расширяло бы его познания. А. В. Луначарский поддержал это нововведение и сам едва ли не первым выступил с вступительным словом к спектаклям в том же Народном доме: в драматическом театре — на первых представлениях пьесы А. М. Горького «Зыковы», и в оперном театре — перед «Золотым петушком» Н. А. Римского-Корсакова. В Большом драматическом театре со вступительным словом перед спектаклями начал выступать А. А. Блок, и, если М. Ф. Андреева находилась в театре, она спешила пройти в партер, чтобы, сидя среди зрителей, послушать его выступление. Оно не всегда ее удовлетворяло, нередко казалось недостаточно четким, но она радовалась тому, что посредником между сценой и новым, неискушенным зрителем выступает большой поэт, крупный деятель русской культуры.

На путях популяризации лучших образцов искусства среди широких масс М. Ф. Андреева видела двух основных противников. Во-первых — вульгаризаторов и приспособленцев, примазавшихся к революции, вольно или невольно искажавших задачи советского театра. И во-вторых — различной масти нигилистов, ниспровергателей старой культуры, требовавших ее разрушения, разного толка «леваков», от пролеткультовцев до «комфутов». И с теми и с другими М. Ф. Андреева держалась воинственно.

Несмотря на трудности быта, в первые же годы революции стало мощно развиваться самодеятельное художественное творчество. Тогдашние его теоретики противопоставляли рабочую самодеятельность профессиональному театру. Последний они считали буржуазным, прогнившим и ограждали рабочие самодеятельные кружки от влияния ведущих мастеров сцены. Связь художественной самодеятельности с профессиональным театром и его мастерами считалась ими политически одиозной.

— В этом основная ваша ошибка, — утверждала М. Ф. Андреева на созванном ею совещании руководителей самодеятельных драмкружков. — Вы запутались в ваших теориях «самостийной», якобы независимой от творческих завоеваний прошлого, рабочей художественной самодеятельности. Вы отрицаете профессиональную драматургию, но какой же театр может без нее существовать? Как черт ладана, вы боитесь режиссеров и актеров профессиональной сцены, не пускаете их в любительскую самодеятельность… Но не потому ли, что они окажутся сильнее, опытнее вас в качестве руководителей?..

В Петроградском политпросвете подчеркнуто отрицательно отнеслись к точке зрения М. Ф. Андреевой, осудили ее как якобы «аполитичную», потребовали, чтобы самодеятельные драмкружки и студии были освобождены от контроля Отдела театров и зрелищ — и добились такого решения. Но жизнь показала, на чьей стороне была правда.

В те же годы в Петрограде сказывалось засилье деятелей «левого блока» — различных мастей футуристов.

В дни первой годовщины Октября, пользуясь разногласиями в бюро по организации празднеств, они сумели развесить свои полотнища на некоторых площадях города. В Петроградском Совете, в редакциях газет было получено много писем от рабочих, от красногвардейцев, возмущавшихся футуристическими панно и плакатами. Многие видели в них издевку над лозунгами революции.

Выдержки из этих писем были прочтены М. Ф. Андреевой на многолюдном митинге трудовой интеллигенции в Таврическом дворце. Но руководящая роль в Отделе изобразительных искусств, как и в некоторых других художественных отделах Наркомпроса, была в руках деятелей или сторонников «левого блока». Поддержанные ими, художники-футуристы поспешили пожаловаться председателю Петроградского Совета на «административный зажим» их права на «свободный творческий труд».

Жалоба была встречена сочувственно. Позиция М. Ф. Андреевой оказалась поколебленной. Но она не упустила возможности снова выступить по тому же вопросу. Она воспользовалась поездкой петроградских художников-футуристов в Москву для украшения столицы по случаю первой годовщины Красной Армии и приуроченного к ней «Дня красного подарка фронту», чтобы добить своих противников.

«Отечественные комфуты, возомнившие себя чуть ли не официальными идеологами пролетариата (в своих изданиях они занимаются такими непристойностями, как сочетание имен Маринетти и… Карла Маркса), отправились на завоевание Москвы, — писала М. Ф. Андреева в злой заметке “Неудачный дебют”. — В “День красного подарка” столица изукрасилась такими сногсшибательными плакатами, что Театральный отдел Наркомпроса резким письмом в редакцию “Известий” отмежевался от всякой прикосновенности к этому “творчеству”. Возмущение работой “комфутов” было настолько велико, что вызвало даже постановку “плакатного вопроса” на заседании Московского Совета».

Приведя решение Моссовета, безоговорочно осудившего «художественное оформление» улиц столицы, выполненное «комфутами», М. Ф. Андреева продолжала:

«Совершенно неосновательна претензия футуристов быть глашатаями революции. Ведь революция наша не есть явление, не помнящее родства. Ведь движущие силы революции накапливались исподволь, в глубинах того самого быта, от которого с презрением отворачивались футуристы. Вполне допускаю, что футуристы преисполнились восторга от революции. Но что из этого? Дать произведение искусства, соответствующее требованиям революции, дать революционное произведение может лишь тот, кто эту революцию в состоянии художественно осмыслить. Для этого необходимейшим условием является тесная связь с доподлинным бытом и психикой народа».

Развивая данное положение как основу реалистического искусства, М. Ф. Андреева подчеркивала, что оно противостоит теории и практике футуристов. Свою полемическую заметку она заканчивала словами, вполне понятными после ее столкновения с футуристами в Петроградском Совете: «Кому же теперь будут жаловаться ретивые “левые” на “неблагонадежность” Московского Совета?»^[1]

Тогда же, по случаю первой годовщины Красной Армии, М. Ф. Андреева созвала у себя деловое совещание по вопросам ее художественного обслуживания. Ставилась задача широко и планомерно устраивать спектакли и концерты для воинских частей в Петрограде, на фронтах, в госпиталях и лазаретах. По предложению М. Ф. Андреевой был образован Военно-театральный комитет как междуведомственный объединяющий центр по проведению такой работы различными учреждениями и организациями (в том числе и профсоюзными).

Получилось так, что Военно-театральный комитет, игравший все более видную роль, действовал под крышей Отдела театров и зрелищ как его орган, если только не непосредственно при комиссаре отдела. Разумеется, это было неверно. Задачи и функции комитета далеко выходили за такие рамки. Но совершенно ошибочно было усматривать в инициативе М. Ф. Андреевой какой-то особый расчет, затаенный умысел, стремление подчеркнуть руководящее положение «своей» организации, а тем более выдвинуть, выпятить свою личную роль в общем деле обслуживания Красной Армии. Между тем именно такого рода обвинения посыпались в адрес М. Ф. Андреевой со стороны руководителей различных организаций, объединенных в Военно-театральном комитете.

В действительности история его возникновения — характернейший эпизод в повседневной работе М. Ф. Андреевой. Она умела своевременно выдвигать новые задачи, продиктованные сложившейся новой обстановкой, и если ошибалась, как в данном случае, то в организационном оформлении своих предложений, а не в самой постановке вопроса. И при ее же содействии Военно-театральный комитет вскоре был перестроен в качестве организации Политического управления Петроградского военного округа, в ведении которого и должен был находиться, поскольку он объединял и направлял всю работу по художественному обслуживанию армии и флота.

Одна из типичных особенностей практической деятельности М. Ф. Андреевой — ее стремление к просветительству. Она настойчиво искала пути к расширению познавательной, просветительной, агитационной роли театра. Ей очень нравилась мысль о создании крупных инсценировок, посвященных этапным моментам русской истории, русской культуры. Ей не терпелось попытаться использовать с такой целью все многообразие выразительных возможностей яркого, масштабного, содержательного в идейном отношении зрелища.

Очень сочувственно отнесся к этим мыслям А. М. Горький. И на одном из заседаний Художественного совета Отдела театров и зрелищ, членом которого он состоял, Алексей Максимович зачитал разработанный им план создания таких инсценировок⁴, посвященных отдельным темам из истории русской и мировой культуры. План был обширен, инсценировки намечалось осуществлять под открытым небом, в больших масштабах. Предполагалось, что некоторые из них будут разрабатываться в форме киносценария, сниматься для экрана.

В связи с трудностями переживаемого времени планы эти в таком виде не были осуществлены. Они остались памятным документом стремления их инициаторов использовать разнообразные возможности театрального зрелища для пропаганды знаний в широких массах, впервые приобщавшихся к культуре. Но косвенно они сказались на очень интересном и забытом начинании — на создании громадного амфитеатра на Каменном острове, рассчитанного на десять тысяч зрителей.

Весной 1920 года Петроградский Совет принял решение открыть первые дома отдыха для рабочих, для трудовой интеллигенции. Под дома отдыха были выделены все дачи, виллы, коттеджи, расположенные на Каменном острове. К многочисленным совместительствам М. Ф. Андреевой добавилось еще одно: она стала членом комиссии по организации этого нового дела.

Один из домов — дом отдыха № 1 — был выделен для художественной интеллигенции. Формально, как и другие, он принадлежал Совету профессиональных союзов, но принимали в нем без путевок, по записке М. Ф. Андреевой. Здесь часто бывал Ф. И. Шаляпин, живший неподалеку, а в вечерние часы нередко заезжал А. М. Горький, остававшийся к ужину.

В один из воскресных майских вечеров, когда за скромным ужином, поданным на большой веранде, было особенно многолюдно, М. Ф. Андреева, только что возвратившаяся с прогулки по острову, сообщила, что она обнаружила великолепное по природным условиям место для строительства театра под открытым небом. Ей так удалось заинтересовать своим рассказом, что все выразили желание отправиться туда после ужина. Стояли белые ночи, к вечеру снова запахло гарью: в то лето долго горели окрестные леса и торфоразработки, подожженные вражеской, вредительской рукой. Сизая пелена стлалась над рукавами Невы, над островами.

Место, облюбованное М. Ф. Андреевой, действительно оказалось как нельзя более подходящим. В центре большой зеленой лужайки, обрамленной столетними дубами и липами, был разбит искусственный водоем, небольшой пруд, в середине которого возвышался круглый лесистый островок. На нем могла быть устроена сцена, а на лужайке — амфитеатр для зрителей. Мысль М. Ф. Андреевой увлекла архитектора И. А. Фомина, находившегося среди присутствующих, и он здесь же набросал очертания, первые контуры будущего театра под открытым небом.

С громадной энергией М. Ф. Андреева принялась за его строительство. Он был воздвигнут с поистине сказочной быстротой⁵, чуть ли не в три недели. И в конце июня, при громадном стечении народа, переполнившего красивый высокий полукруглый амфитеатр, на островке, превращенном в открытую сцену, и на прилегающем пруду было сыграно первое представление, посвященное животрепещущим событиям — войне Советской России с белопанской Польшей. Большой праздничный апофеоз, развернутый на суше и на воде, завершил зрелище.

Это послужило толчком к осуществлению грандиозной массовой постановки у здания Фондовой биржи — постановки, приуроченной к созыву второго конгресса Коминтерна.

Вспоминаются споры, которые велись в кабинете М. Ф. Андреевой в связи с вопросом о том, как ознаменовать это событие. М. Ф. Андреева доказывала, что ни один из театров не готов к необходимому в данном случае отклику, что следует выйти за стены театра, дать представление массовое, народное, и притом, как она выражалась, — манифестарное.

— Постановка должна ясно раскрывать идею исторически сложившейся международной солидарности партий рабочего-класса в их борьбе с капиталом, — подчеркивала М. Ф. Андреева. — Это вариант намеченных Алексеем Максимовичем инсценировок из истории культуры, только более заостренный в политическом отношении. Сценарий должен начинаться Коммунистическим манифестом, эпизодами борьбы парижских коммунаров и заканчиваться сегодняшним днем, непосредственно откликаясь на съезд делегатов братских рабочих партий, которых мы будем принимать в нашем городе…

М. Ф. Андреева говорила языком политического деятеля, языком партийного публициста, еще редко звучавшим в то время в профессиональной художественной среде. Более всего она была обеспокоена тем, чтобы сценарий ясно и четко раскрывал политическое содержание зрелища. Она долго колебалась в выборе режиссера постановки и наконец остановилась на К. А. Марджанове.

— Бунтарь… Более других чувствует пафос революционной борьбы…

— Но очень уж неорганизован, Мария Федоровна. Вспомните, ни одну премьеру не показывает в срок.

— Ничего… Я стану его помощником…

И она стала советчиком и помощником К. А. Марджанова, хотя официально являлась руководителем постановки. Ее организаторский талант, умение заинтересовать и сплотить большое количество сотрудников, направить их усилия к единой цели отлично выявились в работе над постановкой, посвященной конгрессу Коминтерна. Инсценировка «К мировой Коммуне» несомненно относилась к числу наиболее удавшихся, политически целеустремленных массовых постановок, показанных в те годы в Петрограде.

Руководя театрами, деятельно работая над сплочением молодых творческих коллективов — и прежде всего труппы Большого драматического театра, — М. Ф. Андреева в то же время уделяла много внимания эстраде, или, как тогда говорили, художественному дивертисменту. И здесь она стремилась расширить познавательное, культурно-просветительное значение репертуара. В этом своем стремлении она была настойчива, а порою бывала прямолинейна. Пошлость эстрадных программ ее возмущала, она реагировала на нее чуть ли не как на личное оскорбление.

Как-то, прослушав в дивертисменте эстрадного артиста И. С. Гурко, человека бесспорно даровитого, она «разнесла» его за низкопробность репертуара. Растерявшийся исполнитель отговаривался отсутствием нового.

— Возьмите сегодняшнюю «Правду», там напечатан превосходный фельетон, и читайте его с эстрады, — возразила М. Ф. Андреева, — вот вам и новый, политически острый репертуар…

По вечерам ее чаще всего можно было застать в Большом драматическом театре, работой которого она фактически руководила. Она не только была его организатором, но, можно сказать, являлась душой театра в пору его юности. Ее роль в этом отношении осталась неоцененной, несправедливо приписанной ряду других сотрудников театра, работавших под ее началом.

Удивляло и подкупало в М. Ф. Андреевой ее умение быть всегда подтянутой, собранной, владеть собой. Если ей это было нужно, она умела преодолевать даже сильное физическое недомогание. Помнится, ранней весной 1919 года, в день, когда Мариинский театр отмечал двадцатилетний юбилей Ф. И. Шаляпина и М. Ф. Андреева должна была его приветствовать, она серьезно расхворалась. У нее разыгралась мучительная мигрень, и она рано уехала домой, рассчитывая отдохнуть до начала спектакля. Однако недомогание резко усилилось, появился жар. А. М. Горький уговаривал ее не выезжать в театр, поручить кому-либо зачитать приветствие, но М. Ф. Андреева была непреклонна. Мы помогли ей спуститься, усадили в машину и были уверены, что она будет вынуждена вернуться. В ложе она села в уголок рядом с А. М. Горьким и так и не встала до конца спектакля. Но лишь только он закончился и началось чествование Ф. И. Шаляпина, как она совершенно преображенной вышла на сцену и, держа в руках адрес, произнесла великолепную по своей взволнованности речь. Наутро врач определил тяжелую форму гриппа.

Своего рода загадкой для всех нас, ближайших сотрудников М. Ф. Андреевой, оставался вопрос об ее отношении к своим сценическим выступлениям. По своему призванию она была актрисой, и притом несомненно крупной актрисой, но, имея возможность играть в любом театре, не пользовалась ею. Почему?..

Она отлично сыграла леди Макбет в спектакле Театра трагедии Ю. М. Юрьева, но, когда «Макбет» был включен в репертуар Большого драматического театра, отдала вскоре эту роль дублерше (Е. М. Колосовой). Она собиралась играть королеву в «Дон Карлосе», но уступила роль другой актрисе. Она сыграла Дездемону в «Отелло», но по ее желанию на премьере ее заменила молодая дебютантка Е. М. Вольф-Израэль. Она очень умно сыграла центральную женскую роль в пьесе Марии Левберг «Дантон», но играла в очередь с Е. И. Тиме и К. А. Аленевой, выступив в этой пьесе всего три-четыре раза. Почему?..

Как-то я застал у М. Ф. Андреевой режиссера Н. Н. Арбатова, возобновлявшего в Народном доме «Зыковых».

— Вот добиваюсь от Марии Федоровны, чтобы она сыграла Софью Зыкову… Ее роль: очень властный характер…

М. Ф. Андреева отказалась играть. Отказывалась она и от предложений С. Н. Надеждина, художественного руководителя Театра комедии, добивавшегося, чтобы М. Ф. Андреева выступила в одном спектакле с Е. М. Грановской. Отказалась она и от предложения сниматься в кино в какой-то комедийной картине. Почему же?..

Единственная роль, которую она некоторое время играла сравнительно часто, и всегда в благотворительных спектаклях, была роль Каваллини в «Романе» Шельдона, очень популярной пьесе дореволюционного репертуара. Играла она ее с блеском, но, как сама признавала, без внутреннего творческого удовлетворения.

— Вчерашний день… — сказала М. Ф. Андреева после одного из последних спектаклей. — Как-то неловко чувствую себя в этой роли в наши дни… Такой разительный контраст между тем, что я делаю в жизни, и тем, кого играю на сцене… Ну чем я там занята? Маленькими переживаниями маленькой себялюбивой женщины…

Чувство неудовлетворенности своими сценическими выступлениями не покидало ее. Этим, нам кажется, и объясняется ее добровольный отход в годы гражданской войны от профессии актрисы. Она предпочла ей активное участие в революционном жизнестроительстве, деятельное участие в созидательной работе первых месяцев и первых лет Октября, в незабываемую пору юности революции.