Июнь–июль 19231
… Кто поистине изумительным стал писателем, так это Сергеев-Ценский. Давно я не читал книгу с такой радостью и таким волнением всей души, с какой читал его роман «Преображение». Чудесная вещь. Изумительно написана. «Как на дудочке сыграно», — сказал я ему.
Жалею, что не могу послать эту книгу тебе, ибо хочу писать о ней для иностранцев — англичан и прочих.
Тебе бы приехать сюда следовало недельки на две. Здесь хорошая погода и тишина. Мы бы тебя покормили, погуляли. Решитесь, Маркиза!
За обещание прислать табаку — низко кланяюсь. Великодушие Ваше известно как в здешнем мире, так — надеюсь — и в будущем. Табак же весь жадно выкурю сам.
Значит, «Заметочки» нравятся Вам? Надеюсь в 3–й № дать лучше.
А «Университеты» не удались мне. Очень не удались.
Ну, всего доброго и доброго здоровья — прежде всего.
А.
7 октября 1923
Очень тронут твоей, друг мой, похвалою «Заметкам»2, очень тронут и сердечно благодарю, хотя должен сказать, что лично я значения им не придаю: это — мусор, который необходимо было выбросить из души и памяти, чтоб он не мешал работать. Гораздо больше значения «Заметки» имеют как уроки «чистописания», которые я сам себе даю, желая выучиться писать без лишних слов и готовясь к серьезной работе. Мне пора научиться писать хорошо, не правда ли?
Петр Петрович взял у меня для переписки на машинке четыре новых больших рассказа; когда их перепишут, ты, может быть, найдешь время прочитать? Прочитай и скажи — как понравятся?3
От похвал твоих в природе произошли некоторые физические изменения, неожиданные и приятные для меня: или — похудели ноги мои, или расширилась кожа ботинок. П. П. взял их с собою, чтоб переставить крючки и поднять в «подъеме», тогда они окажутся совсем по ноге мне.
Посылаю тебе рисунок части нашей столовой, сделанный Соловьем, который теперь работает неотрывно, с утра до вечера и все с большим успехом. Очень он талантлив.
А Максима расхвалил — и вполне искренно — Конст. Коровин, что на М. подействовало весьма хорошо. Он, действительно, стал писать вещи крайне интересные, сложные композиционно и любопытные по краскам, по юмору.
Нину Оке я проклял. Она увезла у меня чужую книгу, а теперь — чужие папиросы. Кто-то говорил мне, что в молодые годы воровать — стыдно; я думаю, что это почти истина.
Устроились мы несколько тесновато, но сравнительно удобно. Живем. «Возделали» — я и Мак — немцам-хозяевам их запущенный сад, выпололи, перекопали.
По утрам — я пишу, трое — рисуют, М. И. переводит, — жизнь тихая, регулярная, — «я доволен». Но — тут кругом — революции и это очень мешает работать.
Мысль о поездке на зиму в Италию — очень улыбается мне и была бы весьма полезна после двух бронхитов, мною перенесенных. П. П. обещал узнать, пустят ли меня на юг, к Салерно. Пережив там зиму, можно бы ехать в Крым.
Так-то. Ну, — всего доброго. Слышал — ты собираешься на Русь? Когда?
Надежд ликвидировать нефрит — нет? — А хорошо бы.
Будь здорова. Расти большая.
А.
7. X. 23
Сейчас сообщили новость: будто бы Бавария отложилась. Судя по настроению здесь — Баден тоже не замедлит отколоться.
- Первое письмо датируется по сопоставлению с письмом Горького Сергееву-Ценскому (июнь, до 24–го, 1923; т. 29, стр. 412) и письмом В. Ф. Ходасевичу от 23 июля 1923 г. («Летопись жизни и творчества А. М. Горького», т. 3, стр. 334). ↩
- Очень тронут… похвалою «Заметкам»… — Подразумевались, видимо, «Заметки» («О Льве Толстом», «Из дневника», «Смешное»), опубликованные в журнале «Беседа», № 1, Берлин, май – июнь 1923 г. ↩
- Прочитай и скажи — как понравятся? — Вероятно, имеются в виду «Рассказ о герое», «Рассказ об одном романе», «Карамора», «Анекдот» («Летопись жизни и творчества А. М. Горького», т. 3, стр. 343). ↩
