11.(3-е изд.) А. А. Блок — М. Ф. Андреевой (24 сентября 1919, Петроград)

Многоуважаемая Мария Федоровна,

Есть вот какое дело: ко мне обратился с просьбой А. Г. Горнфельд; еще в «мои времена» при репертуарной секции ТЕО была образована группа инсценировки социальных и революционных романов под редакцией Горнфельда. Все сводится к тому, что несколько человек (Венцель, Л. Урванцев и Ф. Латернери) работали под его руководством и инсценировали «Человек, который смеется», «Риенци» и, кажется, что-то еще. Такой репертуар, конечно, нужен сейчас (вспоминаю, что инициатива этой группы исходила от Луначарского), и Горнфельд знает дело. Отчасти была мысль о том, чтобы дать ему такую домашнюю работу с жалованьем, так как другой, не домашней, он по своей болезни не может выполнять. Теперь он беспокоится по поводу ликвидации и просит передать Вам, не найдете ли Вы возможным включить группу в Отдел т[еатров] и зр[елищ] — жалованье получал только он (как член бюро), остальные работали сдельно.

О себе хочу Вам сказать, что я с большим волнением готовлюсь поговорить с нашими актерами о романтизме (меня об этом просили Лаврентьев, Мичурин и еще некоторые). — «Рваный плащ», чем больше я думаю о нем, как о пьесе, все более представляется мне не нашим,¹ ненужным для нас, может быть даже вредным для труппы романтического театра. Бенелли сам не первоклассен; далее — его изуродовал Амфитеатров²; далее — мы его сократили, сделали сценичным и окончательно вынули из него то главное, что хотел сказать автор. Так эта лавина катилась и все обрастала посторонним, и блестящий талант Болеславского,³ и великолепная оперность Аллегри⁴, может быть, увеличили опасность, которую я чувствую; я больше всего боюсь, что мы, сами того не желая, льстим толпе, угождаем ее разрушительным инстинктам. Владимир Васильевич не был на высоте, между тем только исполнитель главной роли Новичка мог бы спасти пьесу, показав, что народ силен не только тем, что он — оборванец, хулиган и в лучшем случае — блаженненький из кинематографа, что в Новичке заложено существенно новое.

Я боюсь, что публика повалит на фарсовую игру Бороздина, на блестящее зрелище, проникнутое волей большого режиссера, и что ни одна душа не освежится от этого зрелища, не проникнется высоким; зато некоторые души найдут новую пищу для мелкого озлобления и для жалкого варварского разрушения по мелочам.

Вы опять скажете мне, зачем я не подумал об этом прежде. Я действительно не предвидел того, что получится в целом; я совсем не умею предвидеть ближайшего; часто смотрел с увлечением на работу Болеславского, радовался отдельным находкам и успехам, а потом пошла лавина, лавину не удержишь, а все театральное — лавинообразно.

Мне представляется, что мы должны теперь исправляться, как после какого-то не слишком благородного поступка. Я все больше думаю о том, что нам надо резко повернуть. Пока государство идет навстречу, надо успеть заразить толпу (и труппу в том числе) истинно высоким; в этом направлении мы никогда не зайдем слишком далеко.

У меня есть несколько предложений, вот они; надо тронуть Байрона; существует Hebbel, его не игранная в России «Ирод и Марианна» (переведено во «Всем[ирной] литературе») — предвестие Ибсена; есть «Чаттертон» Виньи — трагедия поэта; есть «Кин» Дюма, наконец, даже «Бедный Йорик» Тамайо-и-Бауса. Со всем этим мы не выйдем из области высокого, к которому надо стремиться неуклонно, пока ядро труппы им горит; ошибками и отступлениями мы можем испортить молодых актеров, тогда уж будет поздно.

Ваш Ал. Блок

Печатается по Собранию сочинений Александра Блока, т. 8, М.—Л., 1963, стр. 526—528.