12/III 19111
Дорогой Михаил Михайлович!
Опять пишу Вам я вместо самого Алексея Максимовича…
Он пишет, кончает третью часть «Кожемякина» — торопит Константин Петрович; пишет рассказ для «Современника» — торопит Амфитеатров, просит Берлин дать «хоть что-нибудь»… Все это уже написано, но надо еще просмотреть, переписать, как он всегда это делает, прежде чем передать мне для копии на «ремингтоне»… Вот почему отвечаю я вместо него.
Позвольте начать со строгого допроса — как это Вы, милостивейший государь, плохо себя чувствуете? А не лучше ли Вам забрать свой чемоданчик и приехать на Капри, где Вы всегда чувствуете себя лучше? Алексей Максимович и я ждем Вас сюда всенепременно и со чады и домочадцы. Знаете ли, что нашлась такая вилла «Эспозито» с чудеснейшим видом, очень хорошей обстановкой, в четыре комнаты — за 65 лир в месяц со всем прибором, причем белье очень хорошее, а сама хозяйка — ей-богу, не преувеличиваю — ангел во плоти.
Вот вам иллюстрация: живет там сейчас наш приятель, сибиряк, молодой человек. Нервы у него — тюремные, и бывают дни, когда он не встает с постели, не ест и не пьет. Хозяйка поняла такое его состояние по-своему, и вот, видит он, входит она к нему в комнату с огромной миской вареных бобов, с сосисками, бутылкой вина и стаканом. Говорить по-итальянски он, конечно, не умеет и только машет ей руками, вопия «niente, niente»[1], и понимает, что хозяйка ему сконфуженно разъясняет, что она так именно и поняла, что у него niente, nellatasca[2], и просит его не погнушаться принять от нее угощение. Малый, очень растроганный, хоть ему ничего в горло не лезло от нервов, съел принесенное, чтобы не обидеть милую старушку, как сам он рассказывал.
Юрий мой уже давным-давно, с октября месяца, даже с конца сентября, в Пб, — живет в Лесном, Большая Спасская, 64. Пошлю ему нагоняй, что он Вам не ответил и снимков не прислал, но одно, в оправдание его, сказать себе позволю — к экзаменам он готовится, усердно весь этот год занимается, да и прихварывал, к несчастью, зима — суровая, а у него пальто осеннее, вот он и простужается…
Мечтаю увидеть его, Катю и Женю летом. А что-то будет! Так всюду что-то темно и мрачно, а тут еще — чума, о господи…
Переехали мы на виллу «Серафина». Веселее тут, солнца больше, больше бывает на воздухе Алексей Максимович, и на том спасибо! А по «загранице», конечно, опять сплетня поплыла: Г. купил себе новую виллу за 50 тысяч. По секрету — мы платим 1200 франков в год. Только вы никому не говорите — пусть себе думают, что мы — паны. Алексей Максимович низенько кланяется Вам, матушке Вашей, супруге и детям, к чему от всего сердца и я присоединяюсь.
Будьте же здоровеньки и приезжайте сюда. Как будто на лето подбирается интересная компания: будет Тихонов, Чайковский, Бродский (художник), Горелов (тоже), Жуков (скульптор), Гинцбург наш милейший собирался приехать.
Жму крепко Вашу руку.
М.
[1] — «ничего, ничего» (итал.).
[2] — «ничего в кармане» (итал.).
- Андреева заботилась о здоровье Коцюбинского, о создании хороших бытовых условий для отдыха, опекала его во время пребывания на Капри. В воспоминаниях Горького о Коцюбинском приведен ответ последнего на приглашение Андреевой приехать на Капри: «Почти ничего не удалось заработать зимою, значит — создалось трудно одолимое препятствие. А между тем вилла в 4 комнаты за 65 лир, с доброй хозяйкой, манят и улыбаются» (т. 14, стр. 107). В 1911 г. Коцюбинский смог приехать на Капри только в декабре. Пробыл там до апреля 1912 г. («Летопись жизни и творчества А. М. Горького», т. 2, стр. 228 и 264). Это было последнее посещение Капри и последняя его личная встреча с Горьким и Андреевой. ↩
