38. М. Ф. Андреева — К. С. Станиславскому. (28 июля 1910, Капри)

Дорогой, старый друг, Константин Сергеевич!¹

Ничего, что я Вас так называю? Чувствую я именно так, как говорю. Часто вспоминаю я Вас, вспоминаю то, что переживалось вместе с Вами, и параллельно с этим наши расхождения во взглядах и то родное, сближающее нас, что было в нас обоих… И всегда люблю в Вас великого, благородного художника. Нежно люблю, Константин Сергеевич, — теперь, должно быть, лучше и чище, чем прежде, потому что раньше невольно привходило много постороннего в мои чувства к Вам, а теперь они совершенно бескорыстны, да и сама я — не примите этого за нескромное самомнение — лучше стала.

Вспоминаю я и Марию Петровну, как актриса она мне всегда ужасно нравилась, но как люди мы с нею часто не понимали друг друга, и всегда между нами стояло что-то, я это всегда чувствовала. Сейчас, вдали от нее, я о ней часто думаю с таким хорошим теплым, дружеским чувством, и чаще всего вспоминается мне она во втором действии «Чайки», в роли Маши — такая она там была трогательная и милая… Милые вы мои! Как бы я хотела хоть на минуточку увидеть вас. Всех бы увидеть. И как я вас всех люблю.

Знаете, почему меня так неудержимо потянуло написать Вам? Приехали из Петербурга Юра и Катя — говорят, что видели в Москве Киру и Игоря. Игорь будто бы с Константина Сергеевича ростом, неужели правда? Приехали разные русские люди, приезжают учителя — и все говорят о Художественном театре. Пришло письмо от Сулера из Ессентуков, приехали Иорданские, а тут еще прочла в «Одесских новостях»: «Вл. И. Немирович-Данченко говорит» и т. д., а в «Утре России»: «К. С. Станиславский говорит» — и как раз обратное! И в конце ужасно трогательное письмо Ваше — «не Сологуба же играть!» Ах вы, чудесное, чудесное, до старости чудесное чистое дитя… И как это великолепно, что Вы такой, как Вы есть.

Много я думаю за последнее время о театре — и, знаете, я, должно быть, сейчас была бы хорошая актриса, да вот беда — играть не могу! И то же у меня ощущение: а играть — нечего! Нельзя же всегда отыгрываться на классиках, а то, что пишут современные писатели, так это все «не то». И иногда мне приходило в голову — а что, если бы нашелся такой смельчак, который решился бы на такую новаторскую штуку — взяв тему и обсудив ее во всех подробностях с актерами-участниками, попробовал создать пьесу без автора?² Новаторством это было бы только для России и для современного театра, так как театры такие бывали в Европе, а в Неаполе есть и сейчас, но это театры пародий и фарсов, легкие театры. Вы как бы на это посмотрели? Если найдется время и захочется, может быть, черкнете мне словечко, Константин Сергеевич? Если уж будете писать, то напишите о себе, о своем здоровье, о Марии Петровне, о детях.

Как жаль, что, бывая за границей, Вы ни разу не побывали у меня. Да и никто, кроме Адашева, из товарищей обо мне не вспомнил, разве И. М. Москвин, да и тот только подразнился, а проехал мимо.

Алексей Максимович по-прежнему относится к Вам самым лучшим образом, и я уверена, что ему Ваш приезд на Капри доставил бы очень большую радость и удовольствие. Сейчас его нет дома, так как он уехал на месяц для свидания со своим сыном, остальное же время года мы сидим на своем острове почти безвыездно.

Ну — до свиданья, если суждено мне когда-нибудь увидеть Вас. От всего сердца говорю Вам — всего хорошего, всего доброго, милый Константин Сергеевич, Вам и всем Вашим.

Мария Андреева

28/VII 910