43. М. Ф. Андреева — К. С. Станиславскому. (28 августа 1905, Москва)

28 августа 1905, Москва¹

28–го

Милый Константин Сергеевич!

Простите, что я отниму у Вас время своим письмом, но мне так не хочется, так больно было бы, если бы Вы меня неверно поняли.

Вчера, когда я вернулась домой, я горько плакала — но не оттого, что мелочная обидчивость говорила в моей душе, Константин Сергеевич, а потому, что Вы, может быть вовсе не желая этого, задели меня по самому больному месту.

Мне чувствуется, у Вас есть убеждение, что я о себе вообразила, что я преувеличиваю свой талант, и вот надо меня с этой неверной позиции сбивать.

Голубчик, Константин Сергеевич, если это так — поймите меня, ради бога! У меня сейчас время ужасного сомнения в себе, мне кажется, что я никуда не гожусь как актриса, что я ничего не могу, не умею, что я неуклюжа, что все, что я делаю на сцене, банально, неинтересно, никому не нужно, — и я с ужасом смотрю на других. И вот Вы говорите мне то же самое. Может быть, это и так, может быть, лучше оставить мысль о сцене? Вот мое настроение сейчас. Я сижу в своей гостиничной скучной комнате одна — и думаю, думаю… Пробую себя — и все, что я делаю, мне самой кажется нехорошо, непросто, театрально. Если Вы думаете, что это так, — ну, теперь я поверю. Но если нет, если Вы думаете, что могу быть хорошей актрисой, — помогите мне, покажите мне хоть что-нибудь, к чему я могла бы прицепиться. Мне хотелось бы, так хотелось бы, чтобы Вы поняли и почувствовали меня. Вы не смейтесь, что вот пятнадцать лет была актриса — и «вдруг», что это «капризы» или «опять истории». Константин Сергеевич, это гораздо серьезнее и проще — у человека выросли требования к искусству, может быть, даже сам человек вырос — вот почему его не удовлетворяет он сам, показать же это, да еще на людях — очень трудно, да и не люблю я откровенностей.

Не подумайте, что я возражаю Вам от обидчивости, я ищу в Ваших словах, в спорах с Вами того, что мне дало бы ответ на мои сомнения.

Вы думаете, провинция дает себя знать? А Вы знаете, сколько времени я играла в провинции? Три месяца: октябрь, ноябрь, декабрь — третьего января я уже заболела. Новых ролей, не игранных в Художественном театре, я сыграла: в «Авдотьиной жизни» — Василькову, в «Снеге» — Еву, в «Дачниках» — Марью Львовну, да в «Красный мантии» — Янетту.

Как видите, ни одной роли, по Вашей терминологии, «милашки» — я не играла, и без репетиции, на мое счастье (то есть меньше пяти-шести), я не играла. Вряд ли эта провинция меня могла испортить, уж очень она была коротенькая. А вот что я больше полугода не играла — это, наверное, отразилось на мне и большей неловкостью, и меньшей в себе уверенностью, и всем тем, о чем я Вам уже писала.

А тут еще пьеса такого близкого мне человека, как Алексей Максимович. Я уже заранее знаю: он приедет… И прежде всего — я никуда не гожусь, я совершенно не отвечаю тому представлению о Лизе, которое у него уже есть, и я заранее мучаюсь этим, что я его огорчу.

Вы поймите, что я смотрю на Качалова, Книппер, Москвина и чувствую — я никогда так бы не сумела, я так не сыграю. Я читаю — и у меня все внутри дрожит слезами, у меня голова кружится от волнения, а впечатление я произвожу — фальши, и я это чувствую, понимаете?

Вы сегодня обмолвились, что я не характерная актриса, — а я считаю что нехарактерных актеров нет, как нет характерных — есть плохие и хорошие актеры.

Если я боюсь для себя того или иного образа, то это отнюдь не обозначает моего желания быть интересной или нравиться публике — мне надо хорошо сыграть роль. А как — я не знаю. Если я это пойму, если я увижу этот образ — я буду очень счастлива.

Когда я говорю с Вами, я страстно хочу Вас понять, и не думайте, что, когда я спорю, я упорствую, — не понимаю, хочу понять, ищу! Не думайте, что я мелочно обижаюсь, — я очень глубоко и мучительно страдаю. Это правда.

Когда я чувствую, что я Вам противна, что я Вас короблю каждым словом, что я как актриса Вам очень не нравлюсь и кажусь фальшивой, — у меня пропадает все, и я чувствую, что никуда не гожусь.

Пожалуйста, Константин Сергеевич, прошу Вас всей силою моей души, не подумайте, что я хочу Вас тронуть или смягчить, — будьте очень строги ко мне, но объясните мне, что мне делать. А если Вы думаете, что не стоит или что я никуда не гожусь, скажите мне это. Мне не надо Вас разжалобить — будьте строги, придирчивы, но только бы я не чувствовала, что Вы звука голоса моего переносить не можете, чтоб я не чувствовала себя Раевской в Ваших глазах. Это меня парализует. Пожалуйста, простите, что я отнимаю у Вас время, да еще сегодня! Передайте, пожалуйста, мой привет Марии Петровне.

Жму Вашу руку.

Мария Андреева

Письмо послано Станиславскому после первых репетиций пьесы «Дети солнца». Подготовка спектакля началась 7 августа 1905 г. В этот день Горький читал пьесу труппе. 9 августа состоялась беседа с актерами в присутствии автора и 14–го — вторичное чтение пьесы Горьким. Репетиции начались 18 августа.

В процессе работы над пьесой автор и режиссура разошлись в трактовке образа Лизы, над которым работала Андреева. Горький настаивал, чтобы сценический образ соответствовал прототипу — известной ему по Нижнему Новгороду девушке, сошедшей с ума. Станиславский писал тогда Немировичу-Данченко о трудном положении Андреевой: «Боюсь, что Алексей Максимович спутает и запугает Марию Федоровну». Роль создавалась в напряженной обстановке. Актриса нервничала, теряла веру в свои возможности, режиссура не решалась идти против воли автора в сценическом воплощении образа Лизы, хотя Станиславский и утверждал: «Сходят с ума на миллионы способов». Высокая требовательность к своему творчеству помогла Андреевой создать хорошо принятый современниками образ Лизы. О том, как много было вложено ею труда, известно из письма Горького: «Возятся они с пьесой до одичания — Маруся уходит в 12, является в 5, уходит [в] 7 и снова приходит, желто-зеленая и злющая, в 12 ночи. Это — изо дня в день» (т. 28, стр. 387).

В роли Лизы Андреева выступала в 21 спектакле. Последний состоялся 4 декабря 1905 г., за несколько дней до вооруженного восстания в Москве.