14 апреля 1905, Ялта1
Чуть было я не попала на самую пасху домой, моя Каточка, но вот осталась пока что здесь. Константин Петрович расскажет тебе все мои треволнения, не хочется все это опять расписывать.
Ничего! Как-нибудь справимся со всем, детка моя, и не такие горшки об мою многотерпеливую голову расколачивались. А сейчас такое время, что нет, кажется, дома, семьи, человека, у которого не было бы большого горя, большой беды на душе. Интересное, жгучее, жуткое время! И отражается оно на всем, на всяком, а на таком необыкновенном человеке, как Алеша, втрое больше, чем на всех, а с ним вместе, конечно, и на мне. Вон ведь какой дуб с корнем выворачивать начинает — Савву Тимофеевича2. До чего жаль его, и как чертовски досадно за полное бессилие помочь ему: сунься только — ему повредишь, и тебя оплюют и грязью обольют без всякой пользы для него. Хотя еще подумаем, может быть, что-нибудь и придумаем.
… У меня за последнее время выработалась привычка ни на что не рассчитывать, ничего не считать верным, не делать никаких планов. Хотя вот как раз сегодня написала Комиссаржевской, прошу ее назначить мне время, когда ей нужно, чтобы я играла, пьесы и роли, чтобы знать, когда назначить Незлобину, сколько я у него рае буду гастролировать и когда удобнее сделать турне. Тяжелая это будет штука, но нельзя иначе: надо денег, а таким образом больше заработаешь — вон Комиссаржевская за год взяла в турне около 50 тысяч чистого, с уплатою всех расходов, — если я заработаю половину — и то хорошо.
Осенью Алеше, по всей вероятности, придется «сидеть», а я в это время буду гастролировать и наживать деньги, вот оно и будет разделение труда. Если же все останемся живы и целы, то на следующий сезон или устрою свой театр, или поступлю совсем в театр Комиссаржевской, все-таки он лучше и порядочнее многих других.
… Очень меня тревожит, что ты и дети будете 1 Мая в Петербурге! Хотя есть ли теперь в России такое место, которое можно было бы считать хоть до известной степени безопасным? Мне кажется, что нет. Какие сейчас дела творятся в Одессе — ужас! Нет–нет увидишь кого-нибудь оттуда, так просто сердце сжимается, что так бессмысленно губится столько сил, столько жизней! Я говорю, конечно, не о результатах, а о количестве жертв. Начинают доходить слухи, да и по газетам это видно, что Москва тоже пошевеливается, до сих пор она держалась позади всего движения. Что-то делается на войне? Что Рожественский? Когда и чем все это кончится? Давно ли это, как мы в прошлом году встречали у тебя в Инженерном замке эту самую пасху, — прошел год, один только год, и как все изменилось, какая масса впечатлений, событий, как вся жизнь в России переменилась и стала такой порывистой, неопределенной, полной кипучих сил и движения!! Я не знаю, мне как-то иногда стыдно думать, говорить, заботиться о себе — такое это все кажется маленькое и ничтожное по сравнению с тем, что совершается в такой огромной стране, как Россия. И так мощно, нелепо, по выражению Алеши, так «не так, как у всех», как должно было бы по истории, несмотря на многое, что, конечно, похоже на бывшее в других странах. Ты возьми один этот Кавказ, с его Гурией, как они там удивительно себя ведут…3 Катенька, пиши мне!
Твоя Маруся
14 апреля
- Письмо послано из Ялты, где Андреева находилась вместе с Горьким на лечении с 29 марта по 7 мая 1905 г. Упоминаемые в нем выступления в театре Комиссаржевской не состоялись, так как Горькому было запрещено тогда пребывание в Петербурге, а по словам Комиссаржевской, «М. Ф. сказала, что ее участь всецело зависит от А[лексея] М[аксимовича]» — см. журнал «Театр», 1960, № 2, стр. 138. ↩
- Вон ведь какой дуб с корнем выворачивать начинает… — Подразумевается болезнь С. Т. Морозова, травля его родными и отстранение от управления Товариществом Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и Ко». М. Ф. писала К. П. Пятницкому: «Мать и Зинаида Григорьевна объявят его сумасшедшим и запрячут в больницу. Думала поехать к нему, но уверена, что к нему не пустят и это будет для него бесполезно. Вот Вам и крепкий человек, а не выдержал» (письмо от 13 апреля 1905 г., Архив А. М. Горького). ↩
- Ты возьми один этот Кавказ, с его Гурией, как они там удивительно себя ведут. — Андреева говорит о революционном движении в Гурии, где в это время крестьяне бойкотировали правительственные учреждения, организовали революционное самоуправление и суд. ↩
